Илиада

Гнев воспой, богиня, Ахиллеса,

грозный и губительный, который

стоил столько крови и железа,

что бомжары, стоя под конторой

в очереди к мрачному Аиду,

в сотый раз обнюхали друг друга,

в сотый раз на памятник Атриду

помочилась отчая округа

и, стеклопосуду на обиду

поменяв, завыла как белуга.

Для чего молчал я больше года?

Для того ли, чтобы Илиада

вновь ко мне приставила урода

в центре Александровского сада?

Там, где чем-то тише рукоделья

заняты береза да осина,

тенью друга, как из подземелья,

возникает эта образина,

только стань с глубокого похмелья

с парой пива возле магазина.

Там, пока всему причина — баба,

ветреница, лгунья и подлиза,

производят лошади Зураба

омовенье бешеного низа.

Я пленен фонтанной гигиеной,

деньги, слава, гидра и химера

в чистоте содержатся отменной —

все отмыто в прачечной Гомера.

Вижу некий свет за ойкуменой.

Где-то за Бореем, для примера.

Оттого, что есть всему причина,

на горе, достаточно высокой,

мыслит совоокая Афина,

соревнуя Гере волоокой,

о международном равновесье, —

ревностью к учению пылая,

засвищу в родное поднебесье

соловьем, воспитанным на лае,

о русоволосом Ахиллесе,

о русоволосом Менелае.

И о том, что жизни настоящей

в предстоящей жизни будет много,

сребролукий, далекоразящий

возвестит плейбой в наряде бога.

На суде Париса некий послух

в облике моем, бронзоволицый,

скажет, что устал сидеть на веслах

в море, где летят из-за границы

ослепить пигмеев малорослых

журавли, эпические птицы.

2001