Серый февраль набирает ход, лентой мелькают числа, скоро весна, а пока что — снег белый и серый лёд.
Вот говорят, в феврале есть день — легкий, спокойный, чистый, словно бы вдруг поменялся май сутками с февралём. Вот говорят, в этот день любой будет любим и признан, каждый найдёт свой особый миг, руки, глаза, слова...
Лучше смотреть в исполненье мечт через другую призму: где-то бывает так, что любви больше, чем волшебства.
***
Аллану двадцать, щенка хотел с раннего — правда! — детства, только в семье есть ещё сестра — и аллергия, да. Тут бесполезно хотеть и ждать, тут никуда не деться, счастья не вылепить без того, чтоб нанести вреда. Годы летят — не заметишь их, цели, заботы, планы, командировки, фигня с жильём, чушь, что ни день — скандал. Аллан выходит в февраль, в метро, город плетёт капканы — но он отправится не домой, он едет на вокзал. Это не страшно — вот так уйти, чтобы забыли, кто ты, если ты знаешь, зачем тебе пересекать черту.
Нет ни одной из козырных карт: денег, жилья, работы, только палатка и в рюкзаке банок с десяток штук; но и обида осталась там, в старой и скучной детской, всё потому, что холодный нос тыкается в ладонь.
Серые плиты над головой, запах больничный резкий, музыка жизни оборвалась где-то на ноте "до". В форточку лезет холодный дождь, на одеяле пятна, врач у постели её стоит, что-то хотел сказать — что-то про лёд, про автомобиль...
Ноги — почти из ваты, Келли пытается встать, но боль тянет её назад.
Это как будто тревожный сон, шутка, дурная память: музыка, хохот и гул в ногах, спать лечь уже к утру; в летнюю ночь на сыром песке крутят в ладонях пламя, всё, что останется ей — смотреть и переливы струн. Да, кто-то скажет, что ерунда, мол, никуда не деться, но остаётся возможность жить: слышать, смотреть, дышать...
Пламя горит не в ладони, а в самом истоке — в сердце.
Келли закусывает губу,
делает первый шаг.
Жизнь преподносит урок и путь, лучшие из историй — да, о любви, но и у неё сотни других тонов.
Аллан бредёт по солёной тьме, мокрой траве у моря, Арчи по грудь в ледяной воде плещется как щенок. Мир оказался совсем большим, было сначала жутко, будто тебя написали вновь — новый, чужой, другой. Аллан смеётся своей судьбе, будто хорошей шутке, Арчи сегодня, выходит, год, и новой жизни — год. Дом навсегда оказался там, в тысяче километров... Если бы было, куда идти — он не пошёл назад.
Келли танцует среди огней — коброй, фейрверком, ветром, танец её, посмотри, гипноз — не отвести глаза. Да, было время, когда — беда, больно и страшно, плохо, но если справилась и смогла, ценишь в разы сильней то, что опять на песке толпа, музыка, песни, хохот, это случается наяву, а не в кошмарном сне. Всех, кто смеётся вокруг неё, объединяет пламя, и для любого сейчас и здесь можно найти ключи.
Келли танцует, огонь горит, мир затаил дыханье,
и за огнем на ногах её шрамов не различить.
***
Мир догорит и родится вновь в бешеной круговерти, жизнь, как ручей по земле, течёт в выбранной колее.
Это истории о любви, той, что сильнее смерти, можешь не верить ли, верить, но — что, расскажи, в твоей?
