У сестры моей волосы цвета степного льна, и в глазах её небо находит ночной приют. В моих песнях подводных звучит всегда лишь она — лишь она, даже если совсем не о ней пою; я любил бы её, если б мог вообще любить, только злое проклятье коснулось моей души: не подняться вовек из забытия, из глубин, не прийти в дом родной — эти чары не сокрушить. А сестрица всё верит — однажды смогу сказать ей приветствие лично и заново вспомнить кисть.
Мы нашли её в марте, четырнадцать лет назад — годовалым ребёнком забытую у реки. Я ходил рисовать к этой пристани по утрам, мать работала в поле — малышку я брал с собой. И она тихо пела, и слушали все ветра, и волнистая рябь превращалась в морской прибой. И с тех пор, как и я, каждый день повстречать рассвет Ари утром приходит на берег — совсем одна.
Я за ней не следил, но заметил — стоит в траве, и вокруг ни души, только шёпот несётся с дна:
«Ах, сестрица, ах, Ари, куда же мы уплывём, ах, прекрасная Ари, кому тогда будешь петь? Воспитали они, но на дне будет кров и дом, возвращайся же к нам, а людей этих ты убей…»
У крутых берегов громко плещутся и поют, но она только смотрит испуганно
и молчит.
А вернётся домой — не подходит к еде, питью, жмётся в угол подальше от окон и от свечи…
… Выходила, как прежде, на пристань, и ветер рос. Ей исполнилось десять в тот страшный и долгий день, и весеннее солнце касалось её волос, и игрались огни золотистые на воде.
В тёплом воздухе кружится, падает всё зола — ах, примета плохая, не прячься и не беги. А русалка плескалась у берега и звала, завлекала с собой в непроглядную муть реки. В золотистой воде вдруг мелькнула её рука, Ари вскрикнула тихо и вздрогнули небеса.
Я рванулся вперёд и схватил её за рукав, оттолкнул — и в холодные руки попался сам.
***
Тяжело ли девчонке, коль некому защищать,
жить отстранно от всех, непохожей на остальных,
не сдаваться на милость, не вязнуть в дурных вещах,
не топить себя в озере чёрной стальной вины?
Тяжело ли девчонке в несветлые времена,
если брат уже долгие годы гниёт на дне?
Ари утром приходит на берег совсем одна
и поёт, и вода расступается перед ней.