пичуга

Что тебе, солнце моё, по ночам не спится?
Тихо баюкаю в тёплых руках синицу,
глядя, как в космос летит "журавлиный клин".
Там, наверху, Млечный Путь разливает сливки,
звёзд отраженья скользят по стальной обивке
и костерит астероиды брат-искин.
Сердце заходится в песне о космодромах.
Так непривычно — запястье без инфо-комма,
так непривычно — ходить по земле босой,
зная, что где-то за куполом атмосферы
кто-то, наполненный жаром и ярой верой,
будет впервые срываться в последний бой.
Тише, пичужка. Не бейся ты так в ладонях.
Ты будешь помнить всё то, чего я не вспомню:
сотни миров, горизонтов — и океан.
Знаешь, любая планета — всегда живая.
Слушай фантомную воду чужого края,
волны, что к берегу льнут, словно кот к ногам.
Ты и чужой там, и всё же — как так и надо.
Падай, пичуга, ведь это так ярко — падать!
Падать, сгорая, на тысячи лет — светить!
Вакуум — тоже стихия. Моя стихия!..
...я ухожу.
Но за мной ведь придут другие?
Я ухожу, но ведь ты — остаёшься жить.
Анна Батчева
Другие работы автора
Жемчуг и Свинец
Рыцарь уходит на фронт, а Принцесса — в Башню. Ссору, конечно, накаркали им воро́ны. Там у него — бездорожье и хлеб вчерашний, здесь у неё — под окном облетают клёны,
За кадр до вечности
Посвящается женщинам-фотокорреспондентам, погибшим в горячих точках. Вот ты пришел, говоришь без умолку, давишь улыбку и смотришь весело: «Бухта Ла-Хойя, теченье Гумбольдта...» — сыплешь слова, как идальго — песо, и каждое слово такое звонкое...
к женщине
Я строчки эти ядом окроплю. От боли света белого не вижу: я так бессильно женщину люблю, я так её бессильно ненавижу!..
Иже еси
Ты идёшь по дороге из глины и кирпича на забытый людьми и богами седой причал, чтобы всё, что царапало сердце, перемолчать под дыханье тумана и сбивчивый шепот моря.