Сказка-сказкой, былью-быль.
Не случись все это - Не пошла б молва по свету.
Жили-были мужик да баба, и была у них дочь прекрасная, как утро ясное, проворная - на все руки мастерица и резвая, как весенний ветер.
Кому случалось увидеть, как трудятся ее руки, как горят ее глаза, как пламенеют ее щеки, тому западала она в душу на всю жизнь; а у тех, кто помоложе - сердце начинало сильнее биться.
В один прекрасный день взяла она два кувшина и отправилась к колодцу по воду.
А как наполнила кувшины, захотелось ей отдохнуть на срубе колодца.
Вдруг увидела девушка стебелек базилика.
Недолго думая, сорвала его, понюхала и от запаха базилика зачала ребенка.
Принялись родители девушку до того бранить да поносить, что свет ей стал не мил, и порешила она убежать куда глаза. глядят.
Собралась тихонько от всех, ушла - и след ее простыл.
Со страху да от обиды горючей шла девушка и шла без роздыха, пока дошла до леса дремучего и наткнулась там на пещеру.
Подумала она отдохнуть в пещере и только порог переступила, а навстречу ей выходит, покашливая да покряхтывая, старый-престарый дед.
- Что ты за человек и как сюда попала? - спрашивает ее старик, поднимая костылем нависшие на глаза брови.
Заплакала девушка, застонала да потом и рассказала, что да как случилось и почему она в его пещере очутилась.
Услышал старик ее рассказ, утешил теплым словом и уговорил пожить в его пещере.
Так они и жили, девушка горе свое тешила, а дед - старость.
По утрам к пещере подходили три козы.
Старик доил их, и этим они кормились.
Вот пролетело время, и девушка родила мальчика.
Искупали они его в утренней росе, чтоб никакое зло к пеку не пристало, провели над ним огнем и железом, чтоб невредимым мог пройти сквозь всякие тяготы и всегда оставался бы чистым и ясным,, как солнышко красное.
Затем мать прочла заклинание, чтоб он был отважным, а дед пошарил по темным углам пещеры, достал палаш и палицу, оставшиеся ему от дней молодости, и подарил кх младенцу, чтоб служили ему службу добрую,
Не много на крестинах пили да ели, зато было много радости и веселья, и пожелали они мальчику счастья в жизни.
Нарек его дед именем Базилик, от стебелька базилика, а мать еще добавила имя
Фрумос.
Очень уж красивым казался ей сын драгоценный.
Вырос Базилик
Фрумос, начал ходить на охоту дальнюю, по кодрам и дубравам к заходил все дальше и дальше.- сколько глаз видит.
Однажды дошел Базилик до одной долины и, как глянул вдаль, - показалось ему, будто видит обширное зеленое сзвро, в котором солнце купается.
А как подошел ближе, то увидел дворец из чистого золота и жемчуга, сиявший над бескрайним зеленым лесом, густым, точно щетка.
Впервые в жизни увидел он красоту такую и, поправив за поясом палаш и палицу, направился прямо ко дворцу.
Шел он недолго и вот переступил порог дворца.
Окна и двери - открыты, но ни во дворце, ни около него не видно ни одной живой души.
Прошел он по всему дворцу из покоя в покой, вышел во двор, опять огляделся вокруг -никого.
И вдруг слышит Базилик: загудел лес, затрещали деревья.
Тут вышли из лесу семеро драконов престрашных:
Головы козлиные, копыта ослиные, пасти волчьи, глазища, полные желчи.
Как увидели Базилика
Фрумоса, бросились к нему.
Но Базилик обнажил палаш и только кто из них шагнет за порог, он его -тюк! - и голова с плеч долой.
Покатились головы по полу, точно срубленная капуста.
Так он одного за другим обезглавил шестерых драконов.
А как зашел седьмой, не взял его палаш.
Бил его Базилик острием и плашмя по шее, по голове, колол в самое сердце - ни в какую.
Тогда Базилик
Фрумос схватил свою палицу.
Завертелся дракон и стал отступать, то и дело головой на стены натыкаясь.
Добежал до девяносто девятой комнаты и спрятался в каменной ступе.
Запер его Базилик, положил ключ за пазуху и, довольный тем, что доброе дело сделал, ушел восвояси.
Вернулся он с радостью великой в пещеру и говорит матери:
- Отныне, мама, будем жить в другом месте, оставим пещеру.
Нашел я большой и прекрасный дворец.
Обрадовалась мать, пошла с Базиликом во дворец, из золота и жемчуга сделанный, и зажили они там хозяевами.
- Вот, - молвит Базилик
Фрумос, - все это наше.
Но гляди, ни за что не открывай дверь в последнюю комнату; там еще один дракон остался.
- Будь спокоен, сынок!
Уж коли хотел он съесть тебя, то я сумею держать дверь на замке.
Взяла мать ключ, завязала в платок десятью узлами и так упрятала, чтоб его во веки веков никто найти не смог.
Стала теперь жизнь осыпать их добром да благом, словно из рога изобилия.
И дом у них был великолепный, и охота богатая, и красота невиданная окрест.
Пожили они так не год и не два.
Да вот, так же как вес-. на порой негаданно-нежданно ласковое тепло приносит, так, бывает, и бури вдруг на землю обрушиваются, готовые разорвать ее в клочья.
Семь-то драконов родом были из другого царства.
Вырастила их там старая ведьма Клоанца, черная, как смола, и такая злющая, что от одного ее взгляда земля выгорала.
Ждала она сколько ждала драконов, а как увидела, что их нет дольше обычного, злое предчувствие обожгло ей сердце.
Заметалась Клоанца, точно змея на костре, и в страшном бешенстве помчалась к их дворцу посмотреть, в чем дело.
Тут ведьма узнала, какая участь постигла драконов,- за голову схватилась.
Вне себя от ярости бросилась она на мать Базилика, вырвала у нее ключ, схватила за руку и что было силы швырнула в подвал; а затем вызволила дракона и стала с ним совет держать: как Базилику отомстить, жизни его решить.
- Вызови его на битву.
- Боюсь, - говорит дракон. - Удар у него куда тяжелее моего.
Я бы так рассудил: лучше нам уйти отсюда подобру-поздорову, на глаза ему не попадаться, а то не сдобровать ни мне, ни тебе.
- Коли так, положись на меня.
Доведу я его до того, что он в нору змеиную полезет, сам смерти искать будет.
Сказав это, спрятала она дракона, а сама закружилась волчком и приняла облик матери Базилика
Фрумоса.
Потом притворилась, будто страдает и мучается болезнью тяжкой, и стала его ждать.
Прошел день, прошли два, и вернулся Базилик
Фрумос с охоты.
Едва он порог переступил, ведьма принялась стонать и причитать:
- Горе мне, мальчик мой, ушел ты - точно в воду канул, не подумал поскорее домой вернуться.
А я захворала тяжко, и некому было мне на помощь прийти.
Была бы у меня хоть капля птичьего молока, я бы сразу хворь прогнала и наноги встала.
С печалью великой выслушал Базилик
Фрумос весть о тяжком недуге матери, взял крынку и, обнадежив мать, что скоро вернется, ушел искать птичье молоко.
Шел он, шел по горам, по долам и дошел наконец до какого-то дворца.
Постучался в ворота, а из за них голос девичий раздается:
- Коли добрый ты человек - заходи, коли худой - проходи, а то у меня есть пес с железной шерстью, со стальными зубами.
Войдешь ненароком, в клочья разорвет.
- Добрый, добрый человек, - ответил Базилик
Фрумос.
Отворились перед ним ворота, увидел он дом с открытыми настежь дверьми и окнами и вошел.
В доме том увидел он девицу невиданной красоты.
- Что привело тебя в наши края, добрый молодец, - спросила его девица.
- Птичье молоко ищу, - ответил молодец.
- Сколь живу на свете, не слыхала я ни о еде такой, ни о таком снадобье.
Но так как ты добрый человек, сделаю и я тебе добро - узнаю.
Чуть попозже отправлюсь к моему брату -
Солнышку, он-то знает, где что находится на свете.
Вот как попал Базилик
Фрумос к Иляне Косынзяне, сестре Солнца.
Попозднее, когда свалила путника усталость, пошла Иляна Косынзяна к брату и стала его расспрашивать:
- Не знаешь ли, братец, где можно найти на свете молока птичьего?
- Далеко, сестричка, далеко отсюда молоко птичье.
Много недель надо идти туда - все на восток, к Медной горе.
Но добыть его все равно нельзя, потому что птица эта - чудище невиданное, каждое крыло у нее, точно облако, а как поймает кого вблизи, так и тащит к себе в гнездо и отдает птенцам на растерзание.
Жалость и страх охватили сестру Солнца при мысли о судьбе путника, который шел на верную гибель, и решила она помочь ему.
Наутро вывела она из конюшни коня двенадца-тикрылого и отдала Базилику.
- Возьми, добрый человек, коня, сослужит он тебе службу добрую, из беды выручит.
Да выпадет ли тебе удача, нет ли, а на обратном пути к нам заверни.
Хотелось Базилику
Фрумосу сердце свое положить к ногам этой приветливой и прекрасной девицы.
Отблагодарил он ее горячо, вскочил на коня и двинулся в путь-дорогу.
Ехал он, ехал через горы,через долы,по тропинкам тайным,по лесам бескрайним,пока увидел вдали что-то вроде медного вала.
Стал приближаться, а вал все рос да рос, в горку перерос, а из горки - в огромную гору.
Когда очутился Базилик у подножья Медной горы, то увидел, что она вершиной небо подпирает.
Такую гору не часто увидишь!
Оглядел Базилик
Фрумос гору, смерил ее взглядом от подножья до вершины и только тогда заметил высоко в небе огромную птицу с крыльями, точно тучи.
Тогда Базилик
Фрумос натянул поводья и погнал коня вверх.
В мгновенье оказался на вершине горы.
Глянул он и такое диво увидел: сидят в медных гнездах еще не оперившиеся птенцы, каждый величиной с буйвола, и от голода воют наперебой.
Огляделся Базилик
Фрумос вокруг и, найдя рассщелину в медной скале, спрятался в ней вместе с конем.
Немного времени прошло, прилетела птица, стала облетать гнезда, птенцов птичьим молоком поить.
Подлетела птица к гнезду, вблизи которого спрятался Базилик
Фрумос, а тот, набравшись смелости, протянул крынку, и птица налила в нее молока.
Тут он вскочил на коня и погнал - давай бог ноги.
Птенец опять завыл от голода, а птица оглянулась и увидела Базилика.
Бросилась она за ним следом, точно дух нечистый, но догнать не смогла.
У нее-то была только одна пара крыльев, а у коня Базилика шесть пар, вот он и летел куда быстрее.
На обратном пути поехал он снова через горы, через долы,по тропинкам тайным, по лесам бескрайним,пока добрался до Иляны Косынзяны.
Та его радушью встретила и пригласила остаться передохнуть.
Поел, попил Бази-лик
Фрумос и спать улегся, а Косынзяна, зная, как обстоят дела, спрятала птичье молоко и вместо него налила в крынку коровьего.
Проснулся Базилик
Фрумос и, взяв свою крынку, молвит:
- Добра ты ко мне, сестрица, хорошо мне почивать у тебя в доме, да лучше будет в пути-дороге.
Меня ведь матушка хворая ждет не дождется.
А Косынзяна ему в ответ:
- Что ж, витязь, доброго тебе пути, да и к нам иной раз не забудь зайти.
Поклонился ей Базилик
Фрумос, распрощался и уехал.
Подъехал ко дворцу, ведьма волчком завертелась, будто кто огненными стрелами ее пронзил - учуяла.
Бросилась в постель, застонала, заохала, будто и впрямь при смерти:
- Хорошо, что ты вернулся, сыночек милый.
Ох и долго же я тебя ждала!
Принес ли мне лекарство?
- Принес, - ответил ей Базилик
Фрумос и протянул крынку.
Ведьма приложила крынку ко рту и все молоко вылакала.
- Спасибо, милый сынок, теперь вроде легче стало.
Затем улеглась она спать, да только глаз не сомкнула, все думу думала: куда бы его услать так, чтоб и помину не осталось.
Подумала сколько подумала да вдруг прикинулась, будто просыпается еще более страждущей, заворочалась, застонала:
- Ох, сыночек мой милый, опять меня болезнь скрутила.
И снилось мне, будто выздоровею, коли покушаю мяса дикого кабана.
- Что ж, пойду я, мама, раздобуду такого мяса, только бы ты выздоровела.
Вскочил он на коня и пустился в путь-дорогу.
Ехал, ехал, пока опять не приехал к Иляне Косынзяне.
- Рады гостям?
- Рада, с дорогой душой принимаю.
Присел он отдохнуть и стал рассказывать Косынзяне, какая новая беда на него обрушилась.
- Не знаешь ли, где бы мне найти дикого кабана?
Опять мою матушку хворь одолела, и говорит она, что только мясо дикого кабанчика ее спасти может.
- Я-то не знаю, но ты пока отдохни, а вечером я выпытаю у брата моего,
Солнца.
Он уж наверняка знает, ему там, наверху, все видно и все ведомо.
Остался Базилик
Фрумос ночевать, а под вечер, уложив лучи свои на покой, пришел отдохнуть и брат Иляны.
Пошла Косынзяна к Солнцу, стала к нему ласкаться да выведывать:
- Слышала я разговор о диких кабанах; не знаешь ли ты, в каком краю света они водятся?
- Далеко, сестрица, далеко отсюда, все на север путь, за цветущим полем чистым, во большом лесу тенистом.
- А как там достать кабана, чтоб поджарить?
- Никак этого сделать нельзя, сестрица.
В те кодры, где они живут, и лучи мои пробиться не могут, не то что нога человека.
Я и то вижу их только в полдень, когда они выходят на опушку в болоте поваляться.
Зубы у них острые, кто бы ни подошел - раздерут в клочья.
Иляна Косынзяна слова эти передала Базилику, а тот, зная теперь куда путь держать и что ждет его впереди, сел на коня и уехал.
Ехал он, ехал через горы, через долы, через реки и овраги, проехал поле чистое и доехал до леса тенистого.
Заехал он в лес, а там тьма такая, словно в преисподней.
Взлетел конь, поднял его выше самых высоких деревьев, и тут Базилик увидел болото, о котором говорила
Косынзяна.
Солнце как раз подходило к полудню, в лесу раздалось громкое хрюканье, и стали выходить кабаны в грязи поваляться.
Высмотрел себе Базилик славного кабанчика, под-хватил его, взвалил на коня и давай бог ноги.
Как схватятся кабаны и ну за ним гнаться - поймать норовят, землю едят.
Не будь у Базилика
Фрумоса коня такого резвого, пришлось бы ему здесь костьми лечь.
Спас его быстрый бег коня от острых клыков зверей свирепых.
А теперь конь под ними играл, сам Базилик
Фрумос песни напевал, радовался, что и это дело довел до благополучного конца.
На обратном пути завернул он снова к Иляне Косынзяна и, как прежде, остановился у нее передохнуть.
Сестра Солнца заменила его кабана простым, домашним поросенком, я потом, не подавая виду, приветливо проводила в путь-дорогу.
Вернулся Базилик
Фрумос домой.
Увидела его ведьма и так зубами заскрежетала, что искры посыпались, да тут же взяла себя в руки и встретила его, притворяясь смертельно больной:
- Ох, сыночек милый, спасибо, что довелось еще разок увидеть тебя.
Задержался бы еще немного, не застал бы меня в живых.
Забей скорее кабана и дай мне мяса отведать.
Базилик
Фрумос заколол кабана, изжарил на углях, подрумянил хорошенько и дал ей отведать.
- Вот теперь будто легче стало и в глазах посветлело,- притворилась ведьма, будто оживает.
А когда съела все, опять заохала, еще пуще прежнего:
- Ох, сыночек милый, бедный мой мальчик, хлебнул уж ты горя в дорогах дальних, но коль хочешь, чтоб я и впрямь от хвори избавилась, поезжай еще разок.
Опять мне хуже стало и, коль не привезешь мне живой и мертвой воды, не вырвешь из когтей смерти.
- Так я поеду, мама,- ответил Базилик
Фрумос и пустился в путь-дорогу.
Ехал он, ехал, приехал к Иляне Косынзяне и стал горько сетовать:
- Никакие снадобья матери моей не помогают, и велела ока мне привезти мертвую и живую воду.
Не знаешь ли ты, где воду ту искать, какими путями достать?
- Погоди малость, отдохни, может, помогу я тебе и насей раз.
Пошла она под вечер к брату своему, который только-только присел с дороги.
- Братец Солнце, тебе с неба вся земля видна, не знаешь ли ты, в каком краю протекает мертвая и живая вода?
- Далеко, сестрица, далеко отсюда, за тридевять земель, за тридевять
морей, у Владычицы полей.
Но сколько людей за этой водой ни ходило, никто живым не вернулся, потому что стоит там на рубеже дракон свирепый.
Зайти в царство дает, а выйти - не пускает.
Мало того, что выпивает воду, а и смельчаков решает жизни.
Узнал Базилик
Фрумос, куда ему путь держать и что ждет его впереди, но не поддался страху, а только поправил палаш и палицу за поясом, распрощался с хозяйкой и, вскочив па коня, поехал.
Путь был долгий, ехал он без передышки, моря объезжал, рубежи считал.
Проехал он так тридевять морей, тридевять земель и добрался до дивного царства.
Прелести земли здесь были в три раза прекраснее.
Нигде ни единой сухой веточки, ни единой полегшей травинки.
Все бурно росло, пышно цвело, богато плодоносило.
Шел он по царству - душа от всего виденного радовалась - и дошел до двух скал, на которых били два ключа.
Вот они, ключи, которые мне нужны",-подумал Базилик
Фрумос и, чтобы удостовериться, поймал мотылька, разорвал его в клочья, потом окунул в воду одного ключа, и мотылек склеился, как был, окунул в воду другого, и мотылек ожил.
Обрадовался богатырь, набрал в две баклаги воды из ключей и повернул в обратный путь.
Но едва он добрался до рубежа царства, как деревья вокруг затрещали, словно от бури, небо потемнело, и вырос перед ним, зло помахивая хвостом, дракон десятиглавый.
Базилик
Фрумос схватил в одну руку палицу, в другую палаш и, только дракон протянул к нему одну из голов, ударил по ней палицей и палашом отрубил.
Со второй головой тоже так, с третьей тоже… Увидел дракон, что конец его близок, взвился к небу; но конь богатыря взлетел еще выше.
Отрубил Базилик
Фрумос все десять голов и поверг дракона наземь.
Теперь он беспрепятственно поехал дальше и прибыл к Иляне Косынзяне.
После битвы тяжкой и пути дальнего прилег Базилик
Фрумос отдохнуть,
Иляна Косынзяна взяла да и подменила ему фляги, положив такие же, только наполненные ключевой водой.
Базилику
Фрумосу и в голову не пришло заподозрить, в чем-то Иляну Косынзяну, которая ему столько раз помогала.
Отдохнул он хорошенько, оседлал коня и поехал домой.
Как увидела его ведьма, с лица почернела, землистой стала.
От злобы и досады сердце у нее налилось ядом.
Выпила она воды, пришла немного в себя и снова стала перебирать в мыслях все способы, какими можно Базилика
Фрумоса смести с лица земли.
Дав ему передохнуть немного с дороги, позвала его ведьма и, лаская, молвила:
- Милый сыночек Базилик, сколь ходил ты по путям-дорогам, поистратил, небось, силушку.
Ну-ка посмотрим, порвешь ли ты вот эту шелковую веревку?
И, достав веревку шелковую, обвязала его ею.
- Ну-ка поднатужься, милый, посмотрим, не рассеял ли ты силушку свою по белу свету, по дорогам нехоженым.
Напрягся Базилик
Фрумос и разорвал веревку в клочья.
- А теперь давай-ка посмотрим, порвешь ли ты две веревки.
Порвал Базилик и две веревки.
- Есть еще, есть силушка молодецкая.
Да посмотрим, вся ли она осталась.
И, сказав это, опутала его ведьма тремя веревками шелковыми.
Поднапрягся Базилик
Фрумос, рванул - ничего не вышло; поднатужился еще раз - тяжко сдавили веревки ему мышцы; в третий раз собрал он все свои силы и как рванется - врезались ему веревки шелковые в тело до самой кости, а целы остались.
От радости старая Клоанца закричала:
- Эй, дракон, где ты там спрятался, беги сюда, разделайся с Базиликом
Фрумосом.
Дракон заржал от радости, покинул свой тайник и, схватив палаш, изрубил
Фрумоса, что твою капусту.
Потом собрал все кусочки в рваные десаги, перекинул через седло, отстегал коня кнутом и, ликуя, крикнул:
- Гей, конь дурной, где возил живого, повези и мертвого.
Помчался конь, точно призрак, земля под копытами загудела, и направил свой бег туда, где вырос, где его кормили и ласкали: прямо перед дворцом Иляны Косынзяны остановился.
Косынзяна вышла на порог, но увидела не путника, пожелавшего отдохнуть с дороги, а коня своего в мыле и в пятнах крови.
В горе бросилась она к коню, сняла десаги и узнала в них останки Базилика
Фрумоса.
- Гей-гей, бедняга, вот какой смертью они тебя убили,- запричитала она и стала складывать кусок к куску, пока не сложила Базилика
Фрумоса таким, каким был он прежде.
Сделав это, побежала в кладовку, принесла мертвую и живую воду, поросенка дикого и молоко птичье.
Где не хватило кусков тела Базилика, сложила она по кусочку мяса кабана, потом окропила мертвой водой, и все кусочки срослись, омыла живой водой, и богатырь воскрес.
Вздохнул Базилик
Фрумос тяжко:
- Ох, и долго же я спал.
- Эгей, милый мой, спать бы тебе вечным сном, коли меня бы здесь не было,- ответила ему Иляна Косынзяна и поднесла к его устам крынку с птичьим молоком.
Базилик
Фрумос выпил молоко, и с каждым глотком сил набирался.
А как выпил все, таким могучим стал, каким не был никогда прежде.
Скалу кремневую мог бы одним ударом палицы в порошок раздробить.
Поднявшись с земли и стряхнув с себя слабость, вспомнил Базилик
Фрумос, как поглумился над ним дракон, схватил палаш и помчался ко дворцу.
Дошел до дворца и видит: сидит за столом ведьма с драконом и весело пируют, а в стороне стоит с салфеткой в руках его матушка и прислуживает им.
Как вошел Базилик
Фрумос в трапезную, у гадин будто пропасть под ногами разверзлась.
Молодец затопил печь медную и сжег их дотла, чтоб и следа не осталось ни на земле ни на воде, ни под черной тучей, ни под горной кручей.
Потом обнял
Фрумос мать свою и утешил ее ласкою сыновней.
Вскоре затем пришла к ним еще большая радость:
Базилик
Фрумос попросил руки Иляны Косынзяны.
Собралось народу видимо-невидимо, и сыграли они свадьбу развеселую.
А во главе стола сидел сам братец Солнце, выпивал жбаны до конца, счастья всем желая, радость всем давая, веселье и пенье порою весенней.
После свадьбы зажили они в любви и согласии и живут, быть может, и поныне, если не умерли.
