По теплым облакам, облагородившим рассвет;
По не запачканным следам, оставшимся в начале,
Ко мне пришло желание не классиком остаться,
Но с каждым днем не просто так связаться,
А ради слов, что на бумаге оставляют все печали;
Для тяжких звуков, созданных для «да» и «нет».
Под слезами дождя я перелистываю книг
Красивый переплет, вникая в тайны мира,
Сам проникаясь в двадцать шесть имен
Того, кто знал, что тенью опьянен;
На берегу оставлена им золотая лира
И схвачен резко монастырских красок лик.
Мое простое написание — квадратный строй
Бумажных подношений к дому. Его нашел
Я в тот момент достойным пронести
Все, сорванное с рук, как ни крести.
И этим в пишущее стадо я вошел,
Размазав точку буквы — слиток тяжб немой.
Не каждый понял то, что я уже
Не отзвук их пылающей свободы,
Не ветер — мимолетный диалог
Семян в гряде и бархата сапог.
Я встал для равновесия породы.
Иду, забыв о прошлом, неглиже.
В одной лишь комнате осталась пыль
Того отчаянного взлета.
Я сплю там, думая о вечном.
Но не прошу о понимании сердечном,
Поскольку нет мне тяжелее гнета,
Чем откровения печи и ваша быль,
Раскрошенная в чаепитии-припадке,
Теплом уютным выброшенным вон
Из знаков, мне предписанных рукою,
Которую не взять. Она прошла водою
За тысячу теперь ненужных крон.
Они отныне — старые не деревах насадки.
