Муравская житница

Русское поле встретилось с маленьким полюшком,

изрешетчатым пулями, взрывами, минами, кровью.

Оно протянуло объятья, как сказку о Золушке

с огромной, молитвенной, словно с отцовой любовью.

Оно отмолило его у всего непрощённого мира,

оно защитило, укутало в медь, в зверя, в бронник.

Укутало в птицу от взрывов, что вместо пунктира,

не видит теперь его сверху врага беспилотник.

Веди меня за руку в мяту, в подсолнечник, в клевер,

веди меня, поле, целуя цветами и грея

по белой тропинке, где встретилось с маленьким полюшком,

здесь предки мои Песнь о Вещем Олеге задумали,

и я не отдам ничего: ни соломки, что полая,

ромашки и дудочки, пчёл желтобрюхих и ульев!

Они прорастут сквозь меня золотые, цветистые,

они проскользнут сквозь меня коготками цыплячьими,

дубами, берёзами, ивами встанут, плечистые,

а пахнут, а пахнут до слёз, спазм капустою заячьей!

Никто не учил так любить это поле, что родина,

ни школа, ни книги, учебники, двор, что с сараями,

лишь поле учило! 

Объявшее лес и болотину!

Лишь поле учило моё богатырское, ратное,

объявшее малое поле, припавшее словно бы

Матросов; оно амбразуру закрыло сквозящую,

своё опрокинуло тело, одевшись в зелёное,

как будто дитя: позвоночником, чревом да хрящиком.

Быть воином, значит, во поле сражаться за правое,

быть воином, значит, не сметь умирать, становиться лишь

во весь горизонт словно поле огромною правдою,

в которой есть сила,

не спрячешь её за глазницами.