Он хотел её взять с собою в Марокко
Она подкладывала ему в обувь каштаны
Он говорил ей: “Слёзы – признак спелости грёз, что-то вроде из переспелых плодов выбрызнувшего сока”.
Она смеялась: “Ну что ты, милый, ещё слишком рано”
Ему нравилась звезда на Марокканском флаге
“Только представь, это – звезда почти чёрного цвета!”
Ей нравилось слушать, как за окном шелестят листья – вроде листки её книги книжной бумаги
Ей нравилось просыпаться под это и следующим летом
Он примерял в дорогу новую шляпу
Она аплодировала, как здорово он в ней смотрелся
А, когда вышел: “Почему он выбрал не вечно свежий восток? Не крепко вызревший запад?”
И дыра в груди, как на мишени – хоть целься!
Он считал дни до отъезда, переживал
Она не пыталась скрыть, что — не меньше и тоже
И решилась сказать, наконец. После — его не было до утра, хоть он и ей всегда повторял
Что правильный выбор, как раз, редко бывает сложен
Он перенёс даты, стал подниматься рано
Слушал с ней звуки улиц, бродил с ней по ним вечерами
И горизонт, как и раньше, делившийся на две пары глаз, был каменным, а не песчаным
Он повесил фото Марокко. В алюминиевой раме.
Она не могла понять почему так непросто
Вдруг стало утром лежать и слушать уличный шум
Он вдруг перестал понимать, зачем она кладёт ему в обувь каштаны: «Ты птица? Мои туфли — гнёзда?»
И отчего ему не по себе, когда обращаются не только к нему, а– к двум?
Она была благодарна ему, что он начал рано вставать
Лежать рядом стало, не то чтобы сложно, но как-то...
Да и вечерами его всё чаще не было: комната, стол, стулья, фото в алюминиевой рамке, кровать
И, вроде, её история — не основа, а абзац из абстракта
А другой-он убеждал её, что она — невероятна
«Почему? Неужели я выгляжу, будто это забыла?»
И спеша к другому-нему, она чувствовала, что идёт не «куда-то туда», а «оттуда обратно»
«И почему я не жалею, что ему рядом быть разрешила?»
Он приходил поздно, усталый, ложился без света
Другой-он звонил рано, спешил услышать, как она? Где?
И в ящике возле кровати, на которой, по четвергам, она обнимала другого-его, лежали два односторонних билета
И, после, она притворялась, что спит, чтобы не встретить его глаза в темноте
Он по-прежнему ходил с ней в город: встречи, беседы
Другой-он говорил, что не встречал никого, кто так печален
Она еле выдерживала это фото — кривые дома, глядящие на её ровные понедельники, вторники, среды
В четверг он вернулся раньше домой… И в тот же вечер — уже был на вокзале.
Шёл дождь, видимо, чтоб оправдать его сухие глаза
Она так ждала, что он будет кричать, угрожать, но — тишина
А другой-он проходил пол-ночи по спальне — от окна до двери — пол-ночи, туда и назад
Не понимая, как вышло, что для другого-него важней любой правды — она
Она сняла со стены фото и завернула в газеты
Он смотрел, как мимо окна проносятся ей так любимые фонари
Она не видела больше в зеркале то, о чём другой-он говорил ей. Закончилось очередное короткое лето.
Она не пускала другого-его теперь дальше двери.
Другой-он приходил с цветами и, кажется, пьяным
Звонил ей ночью, уговаривал поговорить, присылал ей подарки
Её спрашивали: «А давно ты сменила причёску?», «Французский? Ты никогда не хотела учить иностранный!»
Вечерами одна: переулки, проходы, здания, арки
А следующим летом она впустила другого-его
Прижимала к себе, кладя ладони ему на лопатки
Читала другому-ему по-французски, другой-он – не спрашивал перевод
Другой-он помнил все даты, другой-он делился с ней сладким
Другой-он всегда имел зонт, когда идёт дождь
Другой-он говорил ей, что любит, намного чаще
Другой он не оставлял, торопясь, следов в комнате от невычищенных подошв
Другой-он отличал, где поддельный Корó, а где – настоящий
Но у другого-него жила в Марокко сестра
Несколько октябрей, апрелей вперёд и тут, вдруг:
“Поедем на свадьбу к моей? Я знаю, я сам не люблю все эти пески и ветра
Как по мне лучше Африки — даже полярный круг…
Но она пишет, что никогда не была такой…
Счастливой… На неё не похоже – она – не из тех...”
И уже вечером – бокал за бокалом: “Ну же вино, успокой меня, успокой”
И – на талии — другого-его рука… И её бижутерный смех
И, кажется, ради другого-него, она сможет
В конце концов, это всего-то на день, плюс дорога
И вот и вокзал, и путь, и..(она чуть не заплакала) ...Он..., кажется прóжит
Причём — в обратную — к дилемме от эпилога
В Марокко они остановились в доме с риадом
Она думала, может есть шанс здесь его поискать
А ночью, впервые за много в чём-то вдруг растворившихся лет, в которые другой-он неизменно был рядом
Она слушала шум из окна. А с утра умудрилась проспать.
И лежала в белой постели улыбаясь лучам
И, внезапно, другому-ему: “Останемся здесь?”
Она сама не поверила, что говорит. Другой-он молча гладил её по плечам
«Ну, давай, это место, похоже, сделано из чудес!
Ты слышишь, как звучат местные улицы, милый?
Я впервые здесь проспалá свой будильник за многие годы...»
Другой-он молчал, но она видела, что молчать ему стоит всей его силы
Другой-он не терпит Марокко. Ни местных построек, ни местной погоды,
Ни местного воздуха, ни лиц, ни названий
Другой-он справшивал у неё, разве их общий дом ей не ближе?
Разве ей хочется жить среди пальм, низких построек, коричневых кож, вышитых тканей?
А, если ей по нраву французский — ведь можно в Париже?
Сестра другого-его приходила одна, приносила на завтрак тажин
«У любимого проект на завершении — столько работы сейчас...
Но он просил передать своё гостеприимство и, (ах, он, действительно, во всём мире такой только один),
Дарит вам день на пляжах Легзиры. Соглашайтесь, его обидит отказ.
Сестра другого-его была очень, очень красивой,
Дорога была недолгой, солнце — жарким и полным оранжевой гущи
Льющейся сверху на них, как на, наконец, извлечённые из архива
Старинные книги, свет льётся, смеясь, что снова допущен
Смеясь, что не лежать им больше под пылью
Смеясь, сестра другого-его отдала им ключ от двухэтажного
Сестры другого-его волосы пахли фонтанной водой, а руки — свежей ванилью
«Ах, дорогая, пока мой брат вышел, сказать тебе важного?
Ты знаешь, мой брат тебя очень любит,
Это у нас семейное — без памяти так влюбляться…
Я не знаю тебя, но знаю одно: когда поймёшь, что поцелуй настоящий, сестра, не расцепляй больше губы
И ты удивишься, как высоко двоим под силу подняться»
Она лежала под лоскутами прибрежного неба над ней
Другой-он расчёсывал ладонями её локоны
«...и ты только подумай, он просит сестру, чтобы та, иногда, ему в обувь подбрасывала круглых камней…»
И ночью ей снилось, что не каждая бабочка находит выход из кокона
И в обратном пути другой-он молчал и смотрел в пол
Она говорила: «Ты не мог знать» и гладила другого-его по колену
Вернувшись, пыталась слушать шум улиц, как раньше, но... И, когда другой-он, утром, ушел
Она разорвала газеты и повесила фото Марокко обратно на стену.
Когда-то он хотел её взять с собою в Марокко
Когда-то Она подкладывала ему в обувь каштаны
Когда-то Он говорил ей: “Слёзы – признак спелости грёз, что-то вроде из переспелых плодов выбрызнувшего сока”.
Вот теперь, милый! Теперь — в самый раз. Больше не рано.
