1
Погляди – как мертва лежу,
себе ворожу
добычу,
проголодь отвожу.
Подъезжай, мужик,
опускай вожжу,
подходи, сторожко меня пинай –
а ну как поднимет шкура вой и лай? –
а я неподвижность храню, как зеницу, ай!
А я видения вижу, и кровь холодна моя,
и холоднее тел тех лежащих в телеге рыб;
а я – испытай мя, старче, – почти мертва;
гляди-ка, взаправду синие
у меня глаза.
А я на весу свисаю с руки твоей.
Ох, блестит, переливается мех,
дунь – и взыграет он
рыжим огнем горячим;
представь – обовьет вокруг
белую шею, смуглую воротник.
Да не к женке иди – не дарят таких, как я,
вашим бабам дебелым, – иди с села
в городской, богатый – шум, блеск – кабак
да такую же рыжую, чтобы в масть,
выбирай, старинушка, греби к себе.
Будет, что вспомнить в смертный, в постылый час,
когда тебя Бог взвесит, как ты меня, –
на весах покачнешься, былинка нетяжела,
все ты мужицкою, глупою жил судьбой,
а подобравши шкурку – сколько какой другой…
2
Сколько удачи в голодную пору года!
Вода отдавала дары свои: навзничь рыбы
повалены – можно ехать; трещит погода
близким морозом; ну-кась, савраска, двигай…
Тоскливо глядеть в мертвые – Русь – пространства;
серое трепыханье хладное за спиною
слышу; леса стоят торжественные, в убранстве;
вдали огоньки деревни, дом, печка с больной женою…
Рыжее солнце – ком на краю дороги – тпру, сивка! –
переступает глухо, фыркает недовольно.
Да, и хитрюгу вещую зимняя смерть добыла.
Хорошо умерла: от холоду-то не больно.
3
Легла, добычу чую – так
близка, что зубом рвать
охота есть, – но пасть пуста,
слюны прогорклой хвать…
Плоть – нежно – рыбья – близко – да!
Заходится мой ум
весь в жадных мыслях: смерть, еда –
но дух суров, угрюм
желанья плоти обуздать
сумеет, чтобы в час
удачи все корысти взять,
не жалкую чтоб часть.
***
Ну, время! И лиха беда
начало: по одной
я складываю вниз – я, да,
так мечу путь домой.
4
Рыб добывший человек,
молчалив, суров, упрям,
хлещет одр и давит снег;
путь ухабист, долог, прям.
Он повытащил на свет
из тьмы, холода воды
рыбу красную и нет,
рыбу черную беды,
рыбу с белыми костьми,
пучеглазую глубин,
рыбу времени-зимы,
рыбу-мать и рыбу-сын,
рыбу неба и земли,
рыбу мертвой тишины.
Не путем их увлекли
сети вверх, прервали сны
рыбьи, вещие; затем
им зима, густа вода,
чтобы смерть заспать совсем,
не проснуться никогда.
5
Трепыханье серых масс
чувствую, волнует плеск
судорожный хищных нас:
человеков, зверей – всех.
Хищный дух и тухлый дух
смешиваясь, от возка
вверх идут, а было б мух
летом! – Зимняя тоска
нынче давит, холодит.
Вам что в воду – в белый снег,
кто хвостом пошевелит,
провожая тряский бег
наш в закат, кто ляжет – бряк! –
как летел – кратка дуга.
Вся свобода наша так…
Дар последний от врага…
6
Еду, дорожка тряская
дрыг да дрыг;
досточками телега лязгая,
прыг да прыг.
Долог наш путь с пригорками
снежных глыб –
ох, и накормят мертвую
тыщи рыб!
7
Как в лабиринте человек плутает,
изгибы метит,
смерть его ведет,
меня везет – топор и кнут лежат
у смерти под рукой;
как человек,
решивший, что вернется, метит путь –
на память не надеясь
(что в таких
опасных обстоятельствах запомнишь?
А камни одинаковы везде,
как снег),
он стрелки мелом чертит,
камень твердый
ножом толцит, то зубом –
будет скол –
примета рокового поворота, –
так путь от места смерти
я
пахучим,
долгим,
склизким чередом,
виющимся пока,
чтоб на морозе
коленцами немыслимыми вмерзнуть
в путь санный,
отмечаю.
***
На место смерти я вернусь с прибытком,
путь не дойдя,
увидев,
увильнув.
8
Да не великий труд, волченька, братец мой,
большую корысть добыть:
пойди ты на озерцо,
да по-женски присядь
у проруби,
погулять
пусти в водах темных
большой да мохнатый хвост.
Ловитвы обычай, волченька,
завсегда прост.
Малой рыбоньке холодно быть
посередь мглы, тьмы,
и тоскливо ей плыть
на зимний солнцеворот,
водой брызгать.
Дай ей пути наверх,
дай ей свободы, волченька, –
плотью
отблагодарит.
9
Ловись, рыбка малая карасёк,
ловись, большая – сом из осок,
ловись, рыбка верткая угорь-червь,
ловись, костяной да склизкий хват-ерш.
Пора ли, лисонька?
Терпи, волчок!
Налим-лежебок – разевай роток,
щука-сестра – зубом востра,
боярин Осетр – рыб пасет,
Царь Кит – водой кипит.
Пора ли, лисонька?
Терпи, волчок!
Все плывите: большие, малые – все –
повиснуть грузом богатым на хвосте-лесе!
Голод, брат вещий, всех нас к себе зовет:
волк голодает – и рыба средь толщи вод.
Пора ли, лисонька?
Тащи, волчок!
10
Лиса
Я навожу морозы, воздухи замедляю,
облака разгоняю – смотрит благое небо
на большой зимний берег.
Озеро замирает,
ночь стоит,
вся в стеклянном воздухе высь сверкает,
звезды друг друга видят,
их бел-бессмертный холод
над землею гуляет
по синему
невозбранно.
Волк
Солнце-то нас покинуло,
солнце-то в высях сгинуло,
белое только, белое
пространство лежит,
яснеется;
месяц льет светом, холодом,
я на ветру,
от звезд поток
пОд шкуру забирается.
11
Холодно,
холодно до кости.
Ну, не шути – пусти
до свету шастнуть в темное,
во леса;
видишь – рассвета тусклая полоса,
слышишь – в деревне снег скрипит,
голоса
бабьи проснулись, вскинулись;
хвать ведро,
коромысло тискают,
тяжела
ноша будет,
плеская
за края…
***
Отпустила
с уроном добыча моя меня,
пуст, куц бегу, обычай зимний кляня,
по клыкам течет своя кровь и своя слюна.
Изворачиваясь, я рвал себя,
уворачиваясь, я когти рву.
12
Ох, твоя рыжина, моя сед-седина!
Надо бы мне ума, да болит спина,
всяким охожена: всяк ее бил дубьем.
Ну-ка, вставай, подруженька, ну, пойдем.
Хвать за загривок мощный – залезай!
Мы по дорожке-тропке – да в самый рай
волчий да лисий, псовый – ох, ествы
в мисках и вольно бегает меж листвы.
Примет нас старший, общий наш предок-зверь –
как пред большой добычей, клыки ощерь,
шерсть дыбом ставь, когтИ его так и сяк,
будто в раю пора больших и опасных драк.
Но мы-то с тобою битые – места нет,
чтобы осталось целое, – нам в бел свет
войти не зазорно: честно судьбу свою
мы отходили подлую – лисию, волчую…
