Сложной техники тут не надо.
Да простит мне сейчас квадраты
неизбитой, замысловатой
рифмы жаждущий молодняк:
слов игра в модном рэпе сплошь, но
ни двойной, ни неравносложной
рассказать, увы, невозможно
о квадрате “Не тронь меня!”
По бумагам — «квадрат», буквально.
Глыба.
Куб корабельной стали.
Но достроить не успевали.
А потом здесь разверзся ад.
Фрицы с неба по нашим лупят.
Отвечает им, если грубо,
рубка без ходовой: обрубок
метров двадцать на пятьдесят.
Здесь не постмодернизм, ребята.
Вы поэтики, не солдаты,
вам подай не войну, а баттлы.
Рифмы, мальчики, шлак. Херня.
Мы пойдём как минёр — на ощупь —
а не геймер, который, морщась,
натыкается в World of Warships
на страницу «Не тронь меня!»
Братским кладбищем бродит ветер.
Дед, что в Крымскую турок встретил,
знать не знавший про слово «скрепы»,
броненосцами бредил ты.
Внук твой, копия Бутакова,
взял конструкцию за основу.
Бить противника, но другого,
и на крыльях — кресты, кресты…
Батарея зениток. Просто
сердцевина линкора, остов
на приколе. Железный остров.
И полметра борта — броня.
Часть ржавеющей цитадели
до июня служила целью
для торпед или в минном деле,
до того рокового дня,
как над бухтой Артиллерийской
мины вдруг расплескали брызги.
Самый первый удар фашистов,
вой сирены — а город спал.
Оборона. Теперь — вторая.
Купина горит, не сгорая,
и бомбёжкам не видно края:
возвращайся же в строй, металл.
Как корабль вы назовёте,
так и будет служить. На флоте
от Петра повелось: с почётом
возрождаются имена.
Две недели на всю работу
севастопольскому заводу:
стала в списке седьмой по счёту
батарея «Не тронь меня!».
Клич её — не угроза в битве,
а из Библии. Звук молитвы.
Так, воскреснув, сказал Спаситель
причитающим: да, не тронь,
не коснись, от Отца до Сына
дух пребудет неопалимым,
не рыдай меня, Магдалина,
ухожу в небеса.
«Огоооооооонь!»
Бьётся сердце стальное, бьётся.
Раздобыли вам краснофлотцы
якорь царского броненосца —
всё, что славно, в цехах хранят —
от «Марии-императрицы»:
принимай, «квадрат». Пригодится,
чтобы в шторм по волне не рыскать,
чтоб сражалась «Не тронь меня!».
Пропоют: батарею к бою!
По сигналу в поход готовят,
и буксир отдаёт швартовы —
и к Бельбеку, за бонный строй.
Тут, на точке, на старый якорь
в отведённом тебе квадрате
встань и стой,
не сдаваясь,
насмерть,
принимая неравный бой.
По люфтваффе летят снаряды,
а к подлодкам они ныряют.
Дни и ночи одна команда:
не жалей для врагов огня!
«Штук» подбитых пылают трупы,
смят волной парашютный купол.
Огрызается, стиснув зубы,
батарея: не трррррррронь меня!
Немцы, что ваш хвалёный «Бисмарк»?
Никакой из его зениток
ни один самолёт не сбить, и
толку, что их у вас полста?
Наших — семь. Да три пулемёта.
Но наводим жуть на пилотов.
Нас заносят в книгу рекордов:
мы — не взятая высота!
Вспоминал штурмовик Ефимов,
как ему прикрывали спину:
сзади «мессеры», значит, ринусь
к батарее, штурвал клоня
от себя. В небе визг и вопль
и винтов, и горящих сопел —
кровью сплёвывал Севастополь
исступлённо: не тронь меня!
С Херсонесским аэродромом
до последнего в обороне.
А убитых в воде хоронят.
Корпус цвета морской волны
потемнеет от близких взрывов.
Дым клубами, и море — дыбом.
Батарея неуязвима:
меткий
чёрный
квадрат
войны.
…Мир настанет. У стенки Минной
ждут матросы и командиры.
Раздаётся команда:
«Смирно!
Головные уборы снять!»
Бескозырки в руках, фуражки —
в память о канонирах павших.
На буксирах, последним маршем,
в бухту входит «Не тронь меня!»
Нас обнимут родные ветры.
Мы могли бы сказать и рэпом,
разумеется. Но об этом —
слог чеканя,
как нерв звеня —
можно только стальным квадратом.
Так мы молимся:
брат за брата,
внук за деда, чьё имя свято,
заклиная — не тронь меня!
