Как ветер гонит в озими зеленой
широкую лиловую волну,
как молния пронзает свод студеный
(а отблеск в речке мечется по дну),
как откликается на свист синица,
на крик отчаянья – в чащобе волк,
а в книге открывается страница
сама – над ней ты плакал, спать не мог…
как псы лежат послушно у порога,
как над кладбищем вдруг качнется крест,
как все живое слушается бога –
так слушался тебя чужой оркестр!
Еще вчера игравший тускло вальсы,
на хлеб чтоб заработать и вино,
сегодня он не то чтобы старался –
с тобой был наравне и заодно!
Твои худые руки трепетали
над бедною провинцией моей.
С усилием из тины вынимали
на божий свет огонь, живых людей!
И каждое движенье – пальцем, бровью,
ловилось, принималось на лету
с великой исстрадавшейся любовью,
когда нет страха глянуть за черту,
когда немеет, как от страшной вести,
душа, и скрипки воют, как леса,
и если ты шепнешь: умремте вместе –
как ангелы, все выйдут в небеса!
А ветер гонит в озими зеленой
широкую лиловую волну,
а молния пронзает свод студеный
(и отблеск в речке мечется по дну)…
и псы лежат послушно у порога,
и над кладбищем вдруг качнется крест…
Так все живое слушается бога.
Так слушался тебя чужой оркестр!
Они тебя отныне не забудут.
И выбор здесь для них теперь суров:
погибнут в нищете или – пребудут
высокою семьею мастеров!
2000
