Однажды вечером три сестры купались в озере.
Вот они наплавались, наплескались и вышли на берег.
Две старшие оделись, а младшая - её Эгле звали - только руку протянула к рубашке, вдруг кто-то как зашипит на неё!
Посмотрела Эгле - это уж забрался в рукав.
- Уходи прочь! - закричала девушка.
- Пообещай, что пойдёшь за меня замуж, уйду,- сказал уж человеческим голосом.
Эгле рассердилась, а сёстры смеются.
- Чем не жених тебе! - говорят. - Соглашайся, сестрица.
И побежали домой.
Осталась Эгле одна на берегу.
Солнце зашло, совсем стемнело.
Страшно Эгле, да как без рубашки домой пойдёшь?
- Милый уж, отдай рубашку! - просит она.
А уж всё своё твердит:
- Назовись моей невестой.
- Ну ладно, - крикнула Эгле, - будь по-твоему!
- Уж выполз из рукава.
А Эгле схватила рубашку и скорей за сёстрами.
На другое утро села Эгле у окошка пряжу прясть.
Сидит прядёт, песни поёт.
Про ужа и думать забыла.
Вдруг слышит - во дворе зашуршало, зашипело.
Глянула девушка в оконце, да так и обмерла со страху.
Полон двор ужей!
Шипят, извиваются.
А три самых больших, самых толстых вползли на порог, в щёлку под дверью - в дом проскользнули.
Эгле - скорей из комнаты да в клеть.
Забилась в уголок, дрожит от страха.
А ужи говорят отцу с матерью:
- Пришли мы сватами от самого царя озёрных вод.
Снаряжайте вашу младшую дочь.
Она за нашего господина обещала замуж пойти.
Что тут делать!
Пусть хоть царь, а всё равно гад ползучий, уж холодный, - как за такого любимую дочь отдать!
Но и отказать нельзя - сама девушка слово дала.
Как раз в ту пору у них старуха соседка гостила.
Та старуха и говорит потихоньку отцу с матерью:
- Отдайте вместо дочери белую гусыню.
Где ужам разобрать!
Отец с матерью так и сделали.
Вынесли белую гусыню и говорят сватам:
- Вот наша младшая дочь.
Везите поскорее невесту к жениху.
Ужи посадили белую гусыню в корыто и повезли её со двора.
Только подъехали к воротам - слышат, кукушка на заборе кукует:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Гусыню сосватали.
Ку-ку!
Воротились ужи в дом, зашипели, засвистели - подавай им настоящую невесту.
Опять старуха соседка шепчет отцу с матерью:
- Выведите им белую овечку.
Мать с отцом привели белую овечку.
- Не хотелось с дочкой расставаться, - говорят, - да что поделаешь!
Берите её, ведите к жениху.
Ужи повели белую овечку.
Полдороги прошли, как вдруг с дерева опять кукушка закуковала:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Овечку сосватали.
Ку-ку!
Приползли сваты назад.
- Нет, - говорят, - не та невеста.
А старуха соседка всё учит:
- Отдайте ужам белую корову.
Привели белую корову, алой лентой ей шею обвили, отдали сватам.
Ужи погнали по просёлку белую корову, до самого большака довели.
А там в кустах кукушка сидит, по кукушечьи говорит:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Корову сосватали.
Ку-ку!
Воротились сваты, говорят:
- Мы к вам с честью, а вы вот как!
Три раза нас обманули!
Смотрите, в четвёртый обманете - не миновать вам беды.
Зубами изгрызём мы ваши деревья в садах, хвостами побьём посевы на полях.
Эгле услышала эти слова и вышла к сватам.
- Я, - говорит, - слово дала, я и отвечаю.
Ведите меня к жениху.
Сваты по дороге ползут, за сватами Эгле идёт, за Эгле ужи в пыли вьются - невесту к жениху провожают.
А кукушка за ними летит, по кукушечьи говорит:
Вот это невеста!
Умна и прелестна,
Стройна, точно ёлка,
Кудри - как из шёлка!
Подошли к озеру.
Вода в озере запенилась, забурлила и отхлынула от берега.
А на прибрежном песке юноша появился - статный, красивый, в богатой одежде.
- Я жених твой, - сказал Эгле юноша. - Зовут меня Жалтис.
Для других людей я уж, а для тебя, девушка, сбросил я змеиную кожу, тебе одной открыл своё имя.
Полюбишь меня, красавица?
- Полюблю, - сказала Эгле, - буду тебе верной женой. - И пошла за женихом в подводное царство.
С тех пор девять лет минуло.
Эгле родила своему мужу двух сыновей и дочку.
Хорошо жилось Эгле.
И дети удались ласковые, послушные, и муж её любил и берег.
Только вот затосковала Эгле по родному дому.
Стало ей подводное царство не мило, захотелось на отца с матерью поглядеть, ласковым словом с братьями перекинуться, с сёстрами за прялкой песни спеть.
Просит она мужа:
- Отпусти меня,
Жалтис, домой погостить, отцу с матерью показать наших деток.
А Жалтис не отпускает.
- Разве плохо тебе в подводном царстве? - спрашивает её.
- Нет, хорошо, - отвечает Эгле, - да плоха та дочь, что отца и мать своих забудет навеки.
- Ну, будь по-твоему, - говорит Жалтис. - Отпущу тебя, только прежде спряди ты мне золотую кудель.
Эгле села за пряжу.
День прядёт, другой прядёт, а кудель всё не убывает, будто даже больше становится.
А старая нянюшка, которая младшую дочку нянчила, поглядела, как Эгле пряжу прядёт, покачала головой и говорит:
- Хоть до моих лет доживёшь, и то тебе не спрясть всей кудели.
- А что же, нянюшка, делать? - спрашивает Эгле.
- А ты накали спицу в огне да и проткни ею кудель.
Взяла Эгле спицу, накалила и только воткнула в кудель - вдруг выскочила из клубка большая жаба.
Эта жаба в кудели сидела и выпускала изо рта золотые нити.
Эгле с одного конца пряжу пряла, а с другого конца кудель ещё длиннее становилась.
Ну, а теперь Эгле всю кудель в одну ночь спряла.
Наутро приносит она мужу пряжу и говорит:
- Что ты велел, то я исполнила.
Исполни и ты, что обещал.
- Хорошо, - ответил Жалтис, - я от своих слов не отказываюсь.
Отпущу тебя к матери и отцу, когда ты эти башмаки сносишь.
Жалтис достал из-под лавки железные башмаки и подал их жене.
Обула Эгле железные башмаки.
С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве хоть бы царапина!
Нянюшка смотрит на неё и головой качает:
- Зря себя, доченька, мучишь.
Сто лет проживёшь - сто лет башмаки целы будут.
- Научи, нянюшка, что делать! - просит Эгле.
- Снеси кузнецу и вели их в горн бросить.
Так Эгле и сделала.
Кузнец перекалил железо в горне - стало оно ломкое да хрупкое, что стекло.
В один час износила Эгле башмаки.
Приходит она к мужу и говорит:
- Теперь отпустишь?
- Отпущу, - говорит Жалтис. - Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься?
Смотри, осудят тебя люди - загордилась, скажут.
Тут Эгле и вспомнила.
Ещё когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, никогда они с пустыми руками не возвращались.
Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут:
По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испёк, вот и вам кусок".
Так по всей Литве исстари велось.
Стыдно стало Эгле, что дедовский обычай забыла, и побежала печь пирог.
А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил.
Как в решете воду носить, как тесто месить?
Вода прольётся, мука просыплется.
Но и тут старая нянюшка помогла.
Она взяла ржаного хлеба и залепила дырки.
Эгле замесила в решете тесто - ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала.
Испекла Эгле пирог и стала с мужем прощаться.
Муж ей говорит:
- Больше девяти дней не гости.
И смотри, как назад пойдёшь, чтобы никто тебя не провожал.
Стань на берегу и позови меня так:
Если жив мой друг бесценный -
Забурли, вода проточная,
Из пучины брызни, пена,-
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине тёмной плавает -
Над волною закипит
Пена красная, кровавая.
И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте: о чём знаете, людям не рассказывать.
Дали дети слово.
Тут Жалтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера.
Вот радости-то было, когда Эгле со своими детьми в родной дом постучалась!
Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сёстры с Эгле не наговорятся.
Только соседи их дом стороной обходят и говорят:
- Вернулась ужиха с уженятами.
Хорошо ещё, мужа своего дома оставила.
Не было бы от них беды!
Братьям обидно.
Стали они сестру уговаривать:
- Откажись от мужа, оставайся с нами навеки.
А придёт муж за тобой - мы тебя не выдадим.
Эгле отвечает:
- Не дело вы, братья, говорите.
Как жене от живого мужа отказаться, как детей родного отца лишить?
И не придёт муж за мной - я сама, как время поспеет, из вод озёрных его вызову.
- А как ты его вызывать станешь?
- Эх, братья,- отвечает Эгле,- не вам его звать, не вам про то и знать.
А меня лучше не спрашивайте, всё равно не скажу.
А старуха соседка учит братьев.
- Не с той стороны, - говорит, - подступаете.
Что мать не скажет - малые дети выболтают.
Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Эгле с собой взяли.
В лесу коней на зелёную траву пустили, разложили костёр и стали мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается.
Ничего им старший сын не сказал.
Лаской выспрашивают - отмалчивается, побоями выпытывают - только слёзы льёт.
- Ну, - говорят братья, - этот в мать пошёл, может, с младшим лучше сговоримся.
Утром вернулись они домой.
Эгле спрашивает у сына:
- Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?
- В лесу костёр дымно горел, - отвечает ей сын, - вот глаза и покраснели.
На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Эгле.
Да и от него ничего не добились.
Вернулись наутро домой.
Эгле глянула на сына и спрашивает:
- Что это, сыночек, и у тебя глаза красные?
Не обидели ли тебя дядюшки?
- Нет, не обидели, - отвечает ей сын. - Я всю ночь не спал, коней стерёг, вот и покраснели глаза.
И на третью ночь собрались братья в лес.
Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили.
Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей.
Никто её никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал.
Вот стали её дядья выспрашивать да выпытывать.
Она в землю глазками упёрлась, молчит, только головой качает:
Не знаю я ничего".
А как пригрозили ей дядья гибким прутом, она задрожала вся, побелела, как платок, да всё и рассказала.
И как отцово имя - сказала, и на какой он зов отзывается - открыла.
Ну, дядьям только того и надо.
Ещё пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели её домой.
А сами захватили косы, пошли к озеру.
Сделали они своё злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад.
Только стали косы в сенях вешать, услыхала Эгле железный звон, и сжалось у неё сердце.
- Что, братцы, - спрашивает, - вы так рано на работу поднялись?
Братья отвечают:
- Густая трава по утренней росе ровнее ложится.
А Эгле всё душой неспокойна.
В тот же день собралась она назад, к мужу.
У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестёр, братьев обняла - никому провожать себя не позволила.
Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж её научил:
Если жив мой друг бесценный -
Забурли, вода проточная,
Из пучины брызни, пена,-
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине тёмной плавает -
Над волною закипит
Пена красная, кровавая...
Тут всколыхнулись озёрные воды, пеной вспенились.
Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь.
И со дна голос послышался:
В час туманный,
В час рассветный
Я людьми загублен злыми.
Дочка милая,
Зачем ты
Назвала отцово имя?
Заплакала, зарыдала Эгле.
Потом обернулась к детям и сказала:
- Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа.
Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом со злыми убийцами нам не жить.
Пусть же будет так, как я скажу:
Сыновья мои родные,
Вы сдержали слово твёрдо -
В дуб и ясень превратитесь,
Не сгибаясь, стойте гордо.
Ты же, маленькая дочка,
Не сильна в беде душою,
Стань пугливою осиной,
Трепещи всегда листвою.
Мне же елью стать печальной,
Стать угрюмой, тёмной елью,
Лить потоки слёз янтарных,
По ночам стонать с метелью.
И как сказала, так и сталось: старший сын превратился в дуб высокий, младший - в ясень, а дочь - в трепетную осину.
Сама Эгле обернулась тёмной елью.
С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина.
Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу.
Чуть дохнет ветер - дрожат, точно от страха, мелкие листочки осины.
А у дуба и ясеня стволы крепкие и твёрдые, как сердце верного человека.
А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про её детей.
