Путешествия
Лампа горит в одиноком доме.
Карта крови на свет различима внутри ладони.
Зайцем прыгает и паяцем тень от пальцев.
Паутиной сплетается в книге раскрытой схема баркаса.
Одинокий дом среди поля как реликварий.
С телеграфного ясеня филин ворчит на звёзды.
Нагоняющий поезд мелькает сквозь чёрную рощу.
Пассажиры из окон лампы не замечают.
Завтра утром сойдут они в город у моря.
Будут пить, веселиться, последуют дальше.
Каждую ночь на окне зажигается лампа.
Паутиной сплетается в книге раскрытой схема баркаса.
Дом, окружённый спелой пшеницей
Дом, отворённые окна которого полнятся облаками.
Дом, окружённый идущей волнами спелой пшеницей.
Дом, за нагретой стеною которого в сумерках спит человек.
Дом, принимающий девушку с морскою ракушкой.
Дом, вдоль которого псовая свадьба гуляет.
Дом, над которым с гудением кружатся пчёлы.
Дом, под которым спешат муравьи лабиринтом.
Дом, по которому девушка носит ракушку в ладонях.
Дом, в часовом механизме которого тикают древоеды.
Дом пробегающей пыли по струнам наклонного света.
Дом, сквозь который летун одуванчика проплывает.
Дом, изучая который девушка не принимает.
Дом, у которого балки и мебель моргают глазами.
Дом, подаривший теням мотыльковые крылья.
Дом, сохранивший ракушку меж чашек в комоде в гостиной.
Дом человека, во сне говорящего «Море».
Сумерки в саду
Самые-самые верхние листья пылают.
Осы, сверкая, последний вираж заложили.
Яблоки жара пока ещё не расплескали,
но под ветвями тени заиндевели.
Крупные розы обратно свернулись в бутоны.
Куст выдающийся неотличим от соседа.
Воздух темнее последних пылающих листьев.
От заокольной реки протянулись туманы.
Между корнями земля насыщается влагой.
Травы склонились почтительно, будто прощаясь.
Из темноты появляется Зверь белогривый,
ночью царящий над нашими нервными снами.
Театр теней
Огнь кусает грузное тулово темноты.
Ночь опалённым зверем корчится и катается по земле.
Тени вырываются из кустарника, пытаются убежать.
Паника, отчаяние, глупые обвинения, резкие жесты.
По белой стене дома пролетают жуткие стаи.
Деревья, воздев руки, шлют проклятия.
Мрак пугающе колышется всей своей монашеской рясой.
Страсти, угрозы, бесстыдная ложь, плачевные развязки.
Сквозь сады проносятся чёрных штандартов лохмотья.
Лодка с драными парусами исчезает в зияющей бездне.
Во дворце революция в блеске кинжалов.
Покаяния, наказания, низость и все возможные злодеяния.
Грозные чудовища становятся домашними.
Люди без рук с бутонами вместо голов.
Искупления, прощения. Ребёнок ночью стоит во дворе,
ждёт, когда обратно затрещит дуга сварочного аппарата.
Дом. Ночь
Деревья опасливо обнюхивают дом,
словно звери, встретившие иного зверя.
Под домом ветвятся муравьиные и кротовые ходы,
водопроводные трубы, старые речные насосы.
Улитки и головастики доползают до стены
и ошарашенно возвращаются обратно.
Летучие мыши, срезающие мелких насекомых,
слышат перед собой нечто глухое и непроницаемое.
В доме загорается лампа, чья-то рука несёт её
из комнаты в комнату сквозь танцующие тени.
Через окно видны часть спальни
и женское лицо, покрытое золотой пыльцой.
Обратно мрак укутывает дом, а вокруг
деревья, кроты, улитки перешёптываются между собой.
Опустившийся в самую глубь звёздного неба дом
дышит в ночи, словно косточка внутри плода.
Дети в темноте
Дети безмолвно идут в полумраке по дому,
отворачиваясь от себя в зеркалах.
Неразличимы углы, только в окне
через чёрную зелень белеет небо.
Отёкшие вещи скрипят, похоже
кто-то грузный ворочается во сне.
В мутном хрустале перезревают плоды,
источая сладкий и липкий запах.
Дети идут мимо надкусанных яблок,
мимо оставленных открытыми книг.
На лоснящейся мебели блики лежат
сияющими лужами по лесной дороге.
Безмолвно идут, разглядывая одежду,
хаотично раскиданную по стульям.
Тёплая и мягкая, словно пёсий мех, ткань,
они запускают в неё холодные пальцы.
Дверная ручка сверкает огранкой.
Дети открывают дверь и глядят, не дыша:
в глубине комнаты на смятой постели свернулись
родители – два голых и белых мёртвых дельфина.
Чудовища
Тёплые и гладкие, грациозные и свирепые,
чудовища в сумерках появляются из углов:
мех лоснится, как старый бархат,
буркалы отливают фарфором.
Словно наполненные ядом бусины,
мерцают их когти, клыки, рога и бивни.
Качаются и корчатся, ползут и вьются
ласковые и страшные порождения тьмы.
Оставляют свои лежбища в комнате,
где дневали никем не замеченными.
Медленно и зыбко отлипают от предметов
их движения, текучие переплетения тел.
Они наполняют зеркала, ползут по книгам,
подло выныривают из ковровых узоров.
Повсюду, вокруг, пугающие и манящие,
и ребёнок с восторгом тянет к ним руки.
Незнакомка
Медленно спускается по каменным ступеням.
Тело покрыто цветочной пыльцой.
На ладони коробка со спящими мотыльками.
Помнит наизусть звёздный каталог.
Идёт навстречу запахам моря.
Слышит бег кротов под землёй.
Предвидит облик завтрашних облаков.
Чувствует тьму в сердце лампы.
Проходит мимо кратеров на Луне.
Проходит мимо золотых театральных кулис.
Проходит мимо чучел придуманных птиц.
Проходит мимо задохнувшихся аквалангистов.
Проходит мимо детей, играющих в прятки.
Они спрашивают её, она отвечает.
Отвечает на мёртвом чужом языке,
который только статуи понимают.
Ночь
Женщина пересекает город, её тень
гладит дома, в которых все спят.
На улицах – никого, шорох её ног –
мотыльковые крылья, опустившиеся на струны.
Она замирает перед Главной Библиотекой,
наслаждаясь смятением и смущением.
Но поднимается по широкой лестнице
и тяжёлые двери для неё не закрыты.
Движется вдоль книжных полок,
не зажигая света, словно не зная, что ищет.
Через окна Луна освещает
её неизвестно чему улыбающееся лицо.
Протягивает руку, медленно вынимает книгу:
город вздрагивает от дурного предчувствия.
И когда она переворачивает первую страницу,
повсюду просыпаются дети и орут, как безумные.
Потерявшаяся
В сумерках яблоко светится лампой.
На крыльях мотыльков – открытые глаза.
Снаружи, в парке, пахнет скошенной травой.
В доме просыпается красивая женщина.
Не знает, где она, ничего не помнит.
Это не её комната, мебель ей незнакома.
Медленно встаёт, трогает предметы:
ничто не может вернуть ей память.
Была больна или пришла в гости,
это гостиница или переселилась куда-то?
Нет ответа: мир изменился,
надо понять юрисдикцию нового времени.
Инстинктивно раздевается и нагая
спускается по лестнице, выходит на улицу,
вливается в толпу смеющихся детей,
шествующих к Башне с чудовищами.
Чужестранец
Откуда пришёл чужестранец, никто не знает.
Он не из нашего города, но все его приветствуют.
Священники ему выказывают особые почести.
Совет старейшин перед ним склоняет головы.
По улицах за ним бежит весёлая толпа.
Его умащают благовонными маслами.
Его облачают в шелка и бархат.
Его угощают первыми ранними плодами.
Его ведут посмотреть на священные голубятни.
Его ведут посмотреть на борцов на арене.
Его ведут посмотреть на белых быков.
Его ведут в опочивальню самой красивой девы.
Все готовы исполнить любые его желанья.
Водят за руку, как маленького ребёнка.
Кормят и поят, как грудника.
Кланяются, будто он король.
Чужестранец улыбается, ничего не понимая.
День завершается, толпа понемногу расходится.
Чужестранца приводят к Башне с чудовищами.
Что там случится, никто не знает.
Враги
Страшная молва идёт об этих врагах.
О них говорят священники в храме.
О них говорят мужчины с друзьями.
О них говорят старики зимою у очага.
Мы отчётливо чувствуем, что они близко.
Кабаки вдоль дорог полнятся слухами.
Кто другой будет жечь костры на вершинах?
Собирать урожай в заброшенных садах?
В тёмных лесах бродят охотники за детьми.
В горах живут люди с пятками наперёд.
В пещерах – железноликие кузнецы.
В озёрах – жаборотни, голые и склизкие.
Из-за них мы возводим городские стены.
Из-за них на закате запираем ворота.
Из-за них дети боятся спускаться к реке.
Они – везде, нужно быть бдительней.
Лёжа в постелях, ожидаем худшего.
Но никто не приходит, ничего не происходит.
Изредка по ночам из Башни с чудовищами
слышится хохот священников.
Обряд
Вдалеке назревает лиловая летняя гроза.
Над городом угрожающе собираются тучи.
Из садов разливается сладкий удушливый запах.
Дети толпой шествуют к Башне с чудовищами.
Стража беспечно спит после сытного обеда.
На лестнице никого, ворота открыты.
Внутри в темноте тяжко дышат чудовища.
Дети поднимают длинные кожаные кнуты.
Бледные тела животных приходят в движение.
Дети на мгновение замирают в молчании.
Снаружи раздаётся раскат грома, но дождя пока нет.
Первый удар кнута приходится на спину с шипами.
Чудовища некрасиво мечутся, спотыкаются, корчатся.
Молнии освещают их вытаращенные в ужасе глаза.
Среди каменных стен Башни эхом плещется рычание.
Чудовища падают, влажные и обозлённые.
Снаружи город возвращается в чувство после грозы.
Шкуры чудовищ в крови, морды увешаны пеной.
Бережно к ним прижимаются обессилевшие дети
и засыпают в обнимку с мерзкопахнущими телами.
Переписчики
В подвале Башни размещаются переписчики.
Там не очень удобно, зато летом не жарко.
Чудовищ поубавилось, посетителей почти нет.
Переписчики могут спокойно предаться работе.
Стражники приносят им еду и масло для ламп.
Переписчики сидят, склонившись над свитками.
Изредка просят ещё бумаги или наточенный нож.
По теплу или холоду предполагают смену сезонов.
Дороги для караванов становятся небезопасны.
Всё чаще охрана подвергается нападениям на перевалах.
Из далёких краёв больше не доходят дорогие товары.
Городская управа опять изобретает новые налоги.
На городских стенах качаются повешенные бунтари.
Люди в храмах шепчутся во время службы.
По ночам толпы народа грабят зернохранилища.
Священники требуют ужесточить законы.
Пленных бросают в котлы с кипящим дёгтем.
В опору моста замуровали мать с младенцем.
Переписчики перебеляют перечень трат к свадьбе монарха,
имя которого сточено плесенью и мышами.
(с) Влада Урошевич
(с) перевод с македонского Сергея Ивкина
