В эпоху бездорожной тряски
Мой город вырос из станицы,
Был Константиновской и Бабской,
Чуть северней донской столицы.
Его родной казачий говор
Звучал и пел легко и зычно,
Молились Господу в соборе
За жизнь детей, отцов обычай.
Встречали гостя как родного,
Врага секли казачьей шашкой,
Закон – родительское слово,
Святой поклон сединам старших.
Двадцатый век в свои семнадцать,
Как видно, был горяч и молод.
Да что нам в Мировой сражаться,
Когда своих под серп и молот.
Служа царю до шашек в сколах,
Наш тихий Дон и то был тише,
Но русскую игру престолов
Без южной брани не опишешь.
За четверть века стало ясно,
Что в правде истины не много,
Что белый цвет хорош, что красный,
Когда могилы вдоль дороги.
Июнь… Фашистские снаряды
Влетели в поле нашей бойни,
И уцелевшие лампады
Зажглись на чердаках невольно.
Казачий Дон душою русский
Поднялся защищать заставы,
От малых стоп до женской блузки
Под флаг Отчизны войско встало.
Шагали жизнями к Победе,
Теряя, обретая силы,
Считали братьями соседей –
О том сама душа просила.
Нам не забыть героев раны,
Медали, почести посмертно,
Мы насмотрелись ветеранов,
Воспоминаний, слёз, бесследно
Пропавших в балках, за степями.
Ромашки, красные от крови,
На жизнь и смерть, позор и память
Гадали у родного крова.
Ещё полвека за порогом,
И пишет в молодой России
Поэт-земляк: «Прости, Серёга…»,
Когда Чечня ребят косила.
Сто лет семнадцатого года
Так много здесь переменили –
Не коромыслом носим воду,
А в соцсетях в прямом эфире
Мы рассуждаем о причудах
Купцов столичных, заграничных,
Что, дескать, произвол повсюду...
А нам бы совесть поприличней.
Конечно, всё не так уж грустно,
Цветут сады, смеются дети,
История живёт изустно,
Разносит семя вольный ветер.
В эпоху доллара и моды
Мой город кажется станицей.
Любить свой край не нужен повод,
Всегда хранить и тем гордиться.
