Однажды некий боярин, отправляясь в карете на гуляние, велел повару своему зажарить к его возвращению гуся.
- Но если попутает тебя лукавый съесть хоть кусочек, прикажу связать тебя по рукам и по ногам и столько палок отсчитаю - впредь неповадно будет даже думать о мясе.
- Понятно, барин.
- Гляди же: если понятно, так понятно; и к моему приезду чтоб гусь был готов, не горячий, не холодный, а в самый раз на желудок голодный.
Принялся повар за дело, зажарил гуся на славу, румяный, пахучий - у самого слюнки текут.
Терпел он, терпел, да не вытерпел, отрезал ножку гусиную и съел.
Приехал боярин и, увидав, что гусь об одной ноге, чуть не лопнул от досады и гнева.
- Вот, значит, каков ты, обжора.
Аль не наказывал я тебе не притрагиваться к гусю, если не хочешь бабушку с того света увидеть?
- Да ведь гусь-то цел, барин.
- А ножку кто слопал, пусть едят тебя черви могильные?
- Барин, у гуся была только одна ножка.
- Да что ты мелешь, где это видано, чтоб гуси одноногими были! -воскликнул боярин, уписывая птицу.
- Коли не веришь, барин, пойдем к пруду, своими глазами посмотри.
- Хорошо, но коли не так, то я уж знаю, что с тобой сделать.
Пошли они к пруду.
Долго ли шли они, скоро ли, вот и на берег вышли.
Солнце припекало вовсю, день был прекрасный, и гуси стояли на одной ноге, клювами крылья теребили, охорашивались.
- Ну вот, барин, видишь, гуси все одноногие.
А боярин как хлопнет в ладоши, да как вскрикнет:
- Хышшш… халя… халя… халя… Встрепенулись гуси, испугались и разбежались по берегу кто куда.
- Видишь, мэй, у них у всех по две ноги.
- Так что ж, барин… почему же ты не крикнул и тому гусю: хыш… халя… халя… халя…
Уставился на него боярин, а крыть нечем; понурил голову и промолчал, и с тех пор больше не наказывал повару не пробовать то, что настряпал.
