У римской забытой дорогинедалеко от Дамаскамертвенны гор отроги,как императоров маски.
Кольца на солнце грея,сдержанно скрытноваты,нежатся жирные змеи —только что с Клеопатры.
Везли по дороге рубины,мечи из дамасской стали,и волосами рабыни,корчась, ее подметали.
Старый палач и насильник,мазью натершись этрусской,покачиваясь в носилках,думал наместник
Пусть от рабочей чернилишь черепа да ребра:все мы умрем, как черви,но не умрет
И думал нубиец-строитель,о камни бивший кувалдой,но все-таки раб строптивый,но все-таки раб
Помня только о плоти,вы позабыли бога,значит, и вы умрете,значит, умрет и
Сгнивали империи корни.
Она, расползаясь, зияла,как сшитое нитками кровилоскутное одеяло.
Опять применяли опытулещиванья и пыток.
Кровью пытались штопать,но нет ненадежней ниток.
С римского лицемерияспала надменная тога,и умерла империя,и умирала дорога.
Пытались прибегнуть к подлогу.
Твердили, что в крови, когда-топролитой на дорогу,дорога не виновата.
Но дикой травы поколеньясводили с ней счеты крупно:родившая преступленья,дорога сама преступна.
И всем палачам-дорогам,и всем дорогам-тиранамда будет высоким итогомвысокая плата бурьяном!
Так думал я на дороге,теперь для проезда закрытой,дороге, забывшей о боге,и богом за это забытой.
