Это дело было так.
У нас был урок — труд.
Раиса Ивановна сказала, чтобы мы сделали каждый по отрывному календарю, кто как сообразит.
Я взял картонку, оклеил ее зеленой бумагой, посредине прорезал щелку, к ней прикрепил спичечную коробку, а на коробку положил стопочку белых листиков, подогнал, подклеил, подровнял и на первом листике написал:
С Первым маем!»
Получился очень красивый календарь для маленьких детей.
Если, например, у кого куклы, то для этих кукол.
В общем, игрушечный.
И Раиса Ивановна поставила мне пять.
Она сказала:
— Мне нравится.
И я пошел к себе и сел на место.
И в это время Левка Бурин тоже стал сдавать свой календарь, а Раиса Ивановна посмотрела на его работу и говорит:
— Наляпано.
И поставила Левке тройку.
А когда наступила перемена,
Левка остался сидеть за партой.
У него был довольно-таки невеселый вид.
А я в это время как раз промокал кляксу, и, когда увидел, что Левка такой грустный, я прямо с промокашкой в руке подошел к Левке.
Я хотел его развеселить, потому что мы с ним дружим и он один раз подарил мне монетку с дыркой.
И еще обещал принести мне стреляную охотничью гильзу, чтобы я из нее сделал атомный телескоп.
Я подошел к Левке и сказал:
— Эх ты,
Ляпа!
И состроил ему косые глаза.
И тут Левка ни с того ни с сего как даст мне пеналом по затылку.
Вот когда я понял, как искры из глаз летят.
Я страшно разозлился на Левку и треснул его изо всех сил промокашкой по шее.
Но он, конечно, даже не почувствовал, а схватил свой портфель и пошел домой.
А у меня даже слезы капали из глаз — так здорово поддал мне Левка, — капали прямо на промокашку и расплывались по ней, как бесцветные кляксы...
И тогда я решил Левку убить.
После школы я целый день сидел дома и готовил оружие.
Я взял у папы с письменного стола его синий разрезальный нож из пластмассы и целый день точил его о плиту.
Я его упорно точил, терпеливо.
Он очень медленно затачивался, но я все точил и все думал, как я приду завтра в класс и мой верный синий кинжал блеснет перед Левкой, я занесу его над Левкиной головой, а Левка упадет на колени и будет умолять меня даровать ему жизнь, и я скажу:
Извинись!»
И он скажет:
Извини!»
А я засмеюсь громовым смехом, вот так:
Ха-ха-ха-ха!»
И эхо долго будет повторять в ущельях этот зловещий хохот.
А девчонки от страха залезут под парты.
И когда я лег спать, то все ворочался с боку на бок и вздыхал, потому что мне было жалко Левку — хороший он человек, но теперь пусть несет заслуженную кару, раз он стукнул меня пеналом по голове.
И синий кинжал лежал у меня под подушкой, и я сжимал его рукоятку и чуть не стонал, так что мама спросила:
— Ты что там кряхтишь?
Я сказал:
— Ничего.
Мама сказала:
— Живот, что ли, болит?
Но я ничего ей не ответил, просто я взял и отвернулся к стенке и стал дышать, как будто я давно уже сплю.
Утром я ничего не мог есть.
Только выпил две чашки чаю с хлебом и маслом, с картошкой и сосиской.
Потом пошел в школу.
Синий кинжал я положил в портфель с самого верху, чтоб удобно было достать.
И перед тем как пойти в класс, я долго стоял у дверей и не мог войти, так сильно билось сердце.
Но все-таки я себя переборол, толкнул дверь и вошел.
В классе все было как всегда, и Левка стоял у окна с Валериком.
Я, как его увидел, сразу стал расстегивать портфель, чтобы достать кинжал.
Но Левка в это время побежал ко мне.
Я подумал, что он опять стукнет меня пеналом или чем-нибудь еще, и стал еще быстрее расстегивать портфель, но Левка вдруг остановился около меня и как-то затоптался на месте, а потом вдруг наклонился ко мне близко-близко и сказал:
— На!
И он протянул мне золотую стреляную гильзу.
И глаза у него стали такие, как будто он еще что-то хотел сказать, но стеснялся.
А мне вовсе и не нужно было, чтобы он говорил, просто я вдруг совершенно забыл, что хотел его убить, как будто и не собирался никогда, даже удивительно.
Я сказал:
— Хорошая какая гильза.
Взял ее.
И пошел на свое место.
