Черной кажется вечерняя трава,
Медным зеркалом горит сухой закат,
И какие-то ночные существа
Мерно чмыркают и дробно тарахтят.
И какой-нибудь высокий стебелек
Сам собою, как на озере камыш,
Вдруг наклонится… Как видно, здесь, у ног
Кто-то кроется… А кто — не разглядишь…
Кто-то лезет в колокольчик, как в рукав,
Но не может — и спешит по стеблю стечь,
Кто-то дергает за вожжи длинных трав,
Кто-то дергает — и дергается степь.
Степь лежит, как великанша вниз лицом:
Не спеша по ней разгуливают сны…
Но как цепь ее сковал огромный сон:
Снов-малюток ей не сбросить со спины.
С тяжкой легкостью они по ней ползут
На бесплотных, но пронзительных ногах,
Как подкованный железом легкий зуд,
Зуд, где каждая зудинка — в сапогах!
Из волос ее свои знамена ткут,
По плечам ее пасут своих коней,
И по ней своих убитых волокут,
И глубокие могилы роют в ней…
Степь лежит, как великанша вниз лицом,
И грустит она во сне, и клочья слов
Шепчет… В эту ночь ее огромный сон
Размельчен на миллионы мелких снов…
Как проснуться ей? Как плечи распрямить?
Как ей сбросить со спины печальный сон?
Я расталкиваю степь: перевернись!
Повернись навстречу ветру, вверх лицом!
1964
