Я границ не вижу меж тьмой и светом; и смотрю сквозь грани чужих миров. Тут зима, а Там колосится лето; ты бежишь меж сосен на пару с ветром, ты почти летишь под надёжный кров. Тут работа, планы, нескорый отпуск; Там погони, магия и мечи.
Пальцы нервно пляшут: пишу свой опус, где ты в древнем Храме находишь Лотус и от счастья даже почти кричишь. Тут будильник воем означит утро, я встаю со стоном и вопреки. Там в трактире душном почти уютно, ты скрываешь Лотус и смотришь хмуро, как напарник жаждет твоей руки.
Я Тут бьюсь о грани, ломая пальцы: так хочу коснуться твоих волос; так хочу к тебе хоть на миг прижаться!
Там, в нарядном платье, ты кружишь в вальсе. Тут меня съедает химерой злость. Я пишу, что Там ты уже невеста, и от страха руки мои дрожат: мне в волшебном Там не найдётся места.
Тут опять работа, сломалось кресло, и пора очнуться от миража, но сквозь грани мира я вижу (вижу!), как ты Там сбегаешь в чужую жизнь, как на пару с ветром бежишь по крыше, как негромко шепчешь и рвано дышишь, что все клятвы – Ад для твоей души.
Опускаю руки: нельзя коснуться. Тут иной конец у твоей судьбы: я пишу о доме. И строки льются, но конец нарочно простой и куцый.
Там возможно Жить, а не просто Быть. Там в сосновом боре, в забытом Храме, ты стоишь у древнего алтаря.
Этот мир... был только... моими снами?
Я горячим лбом прижимаюсь к раме, за стеклом цветёт и горит заря. Тут весна привносит свои порядки в леденящий сумрак усталых дней; и тяжёлый воздух – цветочно-сладкий.
Я тебя не вижу.
Играешь в прятки?
Просто будь в порядке. И стань сильней, чтоб никто не смел принимать решенья за тебя.
Там воздух осенне-стыл. Тут весна. И шарф натирает шею; я его снимаю.
И в отраженьи...
за зеркальной гладью
твой Храм
и ты.
