Николай КРАСИЛЬНИКОВ
СЫН ХАДИ ТАКТАША
Высокий, худой, как Дон Кихот, порывистый, как ветер… Вот он идёт солнечным проспектом Ташкента, летом — в белой рубашке на выпуск, сшитой по воротнику крестиком, в лавсановых брюках, на голове неизменная тюбетейка, похожая на мини-юрту. Осенью и зимой — в длиннополом плаще или пальто, а вместо тюбетейки — велюровая шляпа или каракулевая шапка. Из-за воротника сказочной птицей выпархивает тёплый шарф. Под мышкой — кожимитовая папка, то ли с рукописями, то ли с эскизами- рисунками. Рядом — неизменно молодые люди: художники, скульпторы, гончары, чеканщики, резчики по дереву — словом служители прекрасного. Они внимательно слушают своего учителя, ловят на лету каждое его слово.
Таким я впервые увидел Рафаэля Хадиевича Такташа в 1969 году. И таким он оставался всю жизнь: в кругу молодёжи или своих сверстников-коллег.
Спустя годы были и мои личные встречи с мэтром искусствоведения — не частые, но сохранившиеся в памяти навсегда. Встречались мы и на открытиях выставки того или иного художника, в творческих союзах, в издательствах, редакциях газет и журналов, в гостях у общих знакомых.
Окружение Рафаэля Такташа знало, что отец его Хади Хайруллович Такташ (Такташев) в первой четверти минувшего века был известным татарским поэтом. Он прожил короткую жизнь (1901 — 1931) и рано умер. Но след, оставленный им в литературе, был глубоким и значимым. Его книги стихов, поэм, драм, трагедий — «Сыновья земли», «Века и минуты», «Письма в грядущее», «Утерянная красота», ещё при жизни поэта стали классикой и вошли в золотой фонд татарской литературы.
Отца своего Рафаэль Такташ не помнил: мальчику было четыре года, когда его не стало. И вспоминать, как мне казалось, Рафаэлю Хадиевичу о своём знаменитом родителе почему-то не очень хотелось. В этом всегда присутствовала некая личностная или семейная тайна. Однако если кто-нибудь из знакомых начинал разговор о творчестве его отца, Рафаэль Хадиевич сразу становился внимательным, но в спор и в дискуссию не вступал.
В далёкий Ташкент из Казани Рафаэль Такташ вместе с матерью Гульчирой Хамзиной прибыл во время войны. Здесь было много эвакуированных — русских, татар, белорусов, украинцев… Сюда доставляли прямо с фронтов раненых, срочно перевозили целые заводы, фабрики. И они прямо с «колёс» работали, как заведённые часы: «Всё для фронта, всё для победы!»
На известном Алайском базаре можно было запросто встретить московских знаменитостей — артистов, писателей, поэтов, художников… А. Жарова, И. Раневскую, А. Толстого, А. Тышлера, К. Чуковского, А. Ахматову, К. Некрасову и многих других.
Рафаэль, будучи общительным и любознательным подростком, сразу же обрёл на новом месте неординарных друзей-единомышленников… В нём удивительно тесно уживалось множество страстей и нераскрытых ещё в полную силу талантов. Рафаэль уже писал стихи на татарском и русском языках, прекрасно рисовал, музицировал…
Это-то и привело его в городской дворец пионеров, расположенный в бывшем княжеском особняке, в литературную студию, в котором занимались — З. Туманова, Э. Бабаев, В. Берестов, Георгий Эфрон-Мур (сын М. Цветаевой), к сожалению, он вскоре погибнет, а остальные в будущем станут известными поэтами, писателями, учёными…
А пока… Школьники под руководством опытных педагогов познают тайны поэтического ремесла. К ним на встречу собственной персоной приходят кумиры — К. Чуковский, А. Ахматова… Подростки жадно впитывают их уроки. А после занятий они гуляют по притихшему городу, читают друг другу свои и чужие стихи. По воспоминаниям той поры писательницы З. Тумановой часто заводилой и лидером таких прогулок был Рафаэль Такташ. Его обаяние притягивало многих.
Окончив школу, Рафаэль на удивление всем близким и хорошо знавшим его людям, уехал в Москву и там поступил в художественный институт им. Сурикова. Этого образования ему показалось мало, и юноша ещё четыре года проучился на факультете искусствоведения в Ленинграде. С двумя высшими образованиями Такташ вернулся в Ташкент. Иначе и не могло быть. Слишком уж он прикипел всем сердцем и душой к древней земле Согдианы. Её гостеприимному народу, к своеобразной многовековой культуре, отдалённо напоминавшей ему родную, татарскую… Немаловажно и то, что в солнечном краю «золотого граната» жили и плодотворно творили такие большие, неповторимые, со своей манерой «письма» художники-живописцы — У. Тансыкбаев, В. Зеликов, Н. Карахан… Художники-графики В. Кайдалов, Г. Карлов, С. Мальт…А ещё скульпторы, керамисты, гончары…
Здесь, в Узбекистане, со всей присущей молодой энергией Рафаэль Такташ занялся живописью, прекрасно владея акварелью и маслом, приёмами разных школ и направлений. Он отлично знал и чувствовал европейскую, русскую и восточную живопись. Всё это ему помогало в работе, в творческих поездках по древним городам — Самарканду, Бухаре, Хорезму, Коканду, где всюду открывалось «пиршество глазу»: красочные минареты, старинные базары времён Тимура, чайханы…
Очень нравилось Такташу ранней осенней порой с группой художников — В. Будаевым, В. Бродским, Е. Мельниковым бывать на этюдах в одном из лучших уголков республики в Ташкентском ботаническом саду, где среднеазиатские чинары соседствовали с русскими берёзами, канадские клёны с японскими сливами. Это с лёгкой подачи Такташа его группу живописцев не без доброй улыбки стали называть «художниками ботанистами».
С годами занятия живописью у Рафаэля Такташа постепенно стали отодвигаться на второй план. Его стала больше привлекать к себе искусствоведческая стезя. В столице республики не проходило ни одной художественной выставки, молодых или маститых мастеров кисти, которая прошла бы мимо внимания взыскующего и в то же время доброжелательного взгляда художника-критика. А вскоре в газете или журнале выходила его очередная статья, подробно анализирующая творчество того или иного художника. Сейчас бы это назвали рекламой. Доброй, нужной рекламой, стоящей немалых денег. Но Такташ всё это делал по велению сердца, следуя чисто эстетическим канонам. И это, увы, многим нынешним молодым людям не понять. В своих искусствоведческих обзорах и статьях Такташ неизменно следовал великому закону творчества, который заключён в бессмертную фразу гётевского Фауста: «Остановись, мгновенье, — ты прекрасно».
За свою долгую и плодотворную творческую жизнь у Рафаэля Такташа таких мгновений накопилось великое множество, трансформируясь в заметки, статьи, очерки о художниках, деятелях искусства. В творческом багаже у Такташа их более четырёхсот! Он глубоко изучил и популяризировал творчество своего соотечественника Народного художника Узбекистана Чингиза Ахмарова. А если сюда дополнить солидные исследования и монографии «Александр Волков», «Н. В. Кашина (Жизнь и творчество)», «Михаил Курзин», «Фарух Кагаров», «Современная графика Узбекистана», «Художественно-критические этюды» и другие, то получится целая библиотечка!
… У каждого большого художника слова или кисти в жизни есть свои особые пристрастия, предпочтения, если надо, кумиры.
Таким кумиром с молодых лет для Рафаэля Такташа был художник и поэт, неординарная личность во всех смыслах — Александр Николаевич Волков (1886 —1957). При жизни его называли Мастером «гранатовой чайханы», по значимости творчества его картины сравнивали с великими колористами России, Италии, Испании (Врубель, Веласкес, Тициан и др.).
Будучи глубоко русским человеком, из интеллигентной семьи (отец военный врач 14-го Туркестанского батальона), Волков навсегда остался коренным азиатом. И всё его бессмертное многогранное творчество, как показало время, посвящено узбекской земле, её людям, где «лоз виноградных тоскующий сад», а «смуглые девушки — маки зацветшие»…
Рафаэль Такташ, однажды юношей побывав в мастерской Волкова, раз и навсегда остался очарованным его творчеством, пылающими красками, музыкой линий. Тогда же начинающий искусствовед метко заметил, что кисть художника настолько органична и музыкальна, что посредством красок может передавать «скрип арбы и запах дыни».
Эту любовь к творчеству художника и к его непростой личности Рафаэль Такташ пронёс через всю свою жизнь. И мне кажется, спустя годы, закономерным явилась книга Такташа, посвящённая Волкову, которого в какой-то мере он считал своим учителем. Если не в творческой манере, то в эстетических взглядах на искусство прошлого и настоящего — это точно.
Такташу нравились не только живописные полотна своего учителя, но и другая его немаловажная ипостась — стихи, которые художник называл «слепками души». А как читал Рафаэль, любимые им стихи, надо было это видеть и слышать.
На дне рождения у художника Е. Мельникова мне посчастливилось наблюдать это действо. Рафаэль Такташ встал посредине комнаты и объявил: «Сейчас я прочту стихотворение Волкова «Танец». Здесь необходимо подчеркнуть: было это в начале 70-х. Стихи Волкова тогда нигде не публиковались, и, кажется, были они написаны художником в 20-е годы.
Такташ скинул с себя пиджак, повесил его на спинку венского стула и начал:
Тыни мини тын, тыни мини тын,
Под удар дутара тюбетейки клин
Взвился, точно кречет в серой бедане,
Перья крыл трепещут в пыльной синеве.
Ах, моя услада, сладость спелых дынь,
Золотятся ноги — тыни мини тын…
Дост!
Лапа лапа лап лап, лапа лапа лап…
Барабанов трепет в яром скрипе арб.
Хруст циновок нежен, взор её — цветок.
В исступленье диком кружится сто ног.
Барабанов вопли — тяпы дапы лап.
Бубен бьёт под пляску — лапа лапа лап.
Дост!
Тыка тыка тын тын, тыка тыка тын,
Пиала Аллаха и кальяна дым.
Так пылают щёки — точно два граната,
Падают в истоме руки от халата.
Ах, моя услада, спелых много дынь,
На больших подносах, тыка тыка тын.
Дост!
Каждое слово, каждую строчку стихотворения Такташ подчёркивал голосом, мимикой лица, движением тела — рук и ног, «превращая» в удары бубна, трепещущие крылья кречета, в лукавую улыбку шахерезады-чаровницы… Всё это постепенно вырастало в какой-то необычный фантастический узбекско-татарский танец, напоминая воздушные балетные «па» Нуриева и чарующую ворожбу восточных стихов Велемира Хлебникова.
Причём каждое шестистишие Такташ подкреплял пощёлкиванием пальцев и звонким узбекским выкриком «дост», что в переводе означает возглас одобрения, идентичное русскому «браво». Это был театр одного актёра, моно-спектакль!
Помню, после завершающего стихотворение слова «дост» из-за именинного стола шумно выкарабкался эксцентричный и талантливый живописец Рузы Чарыев и искренно по-русски троекратно расцеловал маэстро.
Дружные аплодисменты гостей только подкрепили это признание.
В 90-е годы автора этих воспоминаний назначили главным редактором журнала Союза писателей Узбекистана «Звезда Востока». И, конечно, желанным его автором стал опять Рафаэль Такташ. Почему «опять»? Такташ в этом журнале публиковался более полувека. Но, увы! Десять из них были грубо вычеркнуты из жизни знакового искусствоведа предыдущим руководством издания. Пришли бойкие «рыночники» от художественной литературы, для которых фетишем стал постмодернизм во всех его наихудших проявлениях. А Такташ всегда писал на «вечные темы», о людях прошлого и нынешних талантах, о писателях — кудесниках слова, которые оставили в живописи и слове глубокий неизгладимый след. В этом смысле мы с Рафаэлем Хадиевичем нашли тесную точку соприкосновения. Ведь он по складу своей скромной и щепетильной души ещё был неистовым собирателем всего прекрасного — картин, редких рукописей, стихов, писем, воспоминаний…
Да и сам Рафаэль Хадиевич не скупился на подарки. Там, где бывал художник, где его любили, ценили и ждали — в редакциях газет и журналов, на радио и телевидении, творческих союзах, можно было увидеть его многочисленные мягкие акварельные пейзажи, натюрморты, портреты…
Как-то Рафаэль Хадиевич принёс в редакцию очередной обещанный материал. Это было короткое эссе-воспоминание о Николае Ивановиче Леонове (1894 — 1971) учёном-филологе, который основал в 20-30 годы в Фергане (бывший Скобелев) первый пединститут. К эссе, кстати, написанном блестяще, прилагалось ещё и нигде неопубликованное стихотворение учёного «Старобухарскою ночью…». Оказывается, Н. И. Леонов всю жизнь писал прекрасные стихи. Во всяком случае, для меня это явилось приятным открытием. Но Такташ не был бы Такташом, если бы сам не прочитал вслух ударные строфы:
Старобухарские ночи!
Старобухарские дни!
Быть бы твоим мне зодчим,
Царь Исмаил Самани!
Под стихотворением стояла дата: 10 октября 1933 года. Чайхана на ст. Горчаково (в ожидании ночного поезда на Андижан).
Даже в этом прочитанном отрывке Рафаэль Хадиевич оставался настоящим «дегустатором стиха», рисуя интонацией голоса лучшие строки произведения. В поэзии он ценил звукопись, красочность, настроение, мысль (но ни в коем случае не холодное умозаключение).
Это мастер доказал в очередной раз.
В этот день мы много говорили с Рафаэлем Хадиевичем о нынешней неуютной жизни, вспоминали об ушедших в мир иной художниках и поэтах. Но тут в кабинет неожиданно вошла молодая писательница.
— Можно? — нерешительно спросила она.
— Ну, раз вошли, проходите, — пригласил я. — Вот кресло, садитесь.
Рафаэль Хадиевич погладил свою лысину, которую в шутку называл «румянцем юности», собрался, было, распрощаться, но я остановил его. А девушка, разглядывая Такташа, с которым, очевидно, была шапочно знакома, обращаясь к нему, восторженно заметила:
— Рафаэль Хадиевич! Вы так похожи на Солженицына… Вам никто об этом не говорил?
Мэтр подумал и ответил с гордостью:
— Нет, я татарин!
В этой философской фразе был весь Рафаэль Хадиевич. Он недолюбливал писателя-«мессию», приложившего немало сил и энергии к разрушению некогда могущественного государства.
Рафаэль Хадиевич вскоре ушёл. А у меня с писательницей почему-то не склеилось разговора.
Одной из последних работ Рафаэля Хадиевича явилась объёмистая книга «Художники о своём творчестве». На презентации этого труда мэтр-искусствовед процитировал слова художницы Гончаровой: «Всё лучшее, что есть в Европе, пришло с Востока», далее он продолжил: «Интерес России к искусству Востока прекрасно выражен в полотнах П. Кузнецова, К. Петрова-Водкина, Р. Фалька, многих других русских художников, которые приезжали в Самарканд, в Бухару и Хиву, как в Мекку, чтобы поклониться великой культуре».
Эпистолярная деятельность Рафаэля Хадиевича ещё при жизни была высоко оценена культурной общественностью республики и его правительством. Он стал доктором искусствоведения, профессором, академиком Академии художеств Узбекистана, лауреатом ряда престижных премий.
Художник Павел Беньков. В Самарканде.
