Ах, он Питер!
Ах, он Питер, старый Питер,
трубку курит, носит китель!
Съев в таверне сочный шницель,
зычно крикнет: “Уберите!”
Лес проверит на Шпалерной,
на Васильевском товары.
Помолившись у Андрея,
по проулкам прямо в гавань...
А наутро в стылой яхте
на Кронштадт пойдет с проверкой.
И опомнится лишь в Лахте
что под Старою Деревней.
Ах, он Питер, добрый Питер!
И строитель, и хранитель!
Капитанский скинув китель,
рвется к солнцу, что в зените.
Мы же, Питер,
ходим в свите...
Прогноз погоды
Дождь в Питере — прогноз не самый жуткий!
Жара ужаснее при влажности большой.
Хотя бывает солнце в промежутке,
просушит — снова дождик — хорошо!
Вот — проливной, вот — изморось, вот — ситный
вот — с градом, снегом, косохлест, грибной.
Ну, кто еще там ходит неумытый?!
…Полосовой. Окатный. Грозовой…
Дождь в Питере, как, впрочем, и в округе,
как, впрочем, и везде, где он идет, —
отменный повод взять Шекспира в руки
и зачитаться сутки напролет!
Дорожное
В пустом купе сидишь как барин!
И думки думаются вскользь…
О чем-то дождик тарабанит
под дружный перестук колес!
Долить в стакан из недр титана —
по-адмиральски чай цедить.
Цель достижима и желанна!
Путь невозможно вечно длить.
Проехав пол-России цугом,
ее невзрачный быт-бедлам,
как паж бегу за Петербургом,
к надменным невским берегам!
На день рождения Санкт-Петербурга
Я с окраин уехал, хрущевкам безликим отдав
сорок лет, согревая их стены душою своею и телом.
А теперь я вбираю на Малой Дворянской твой нрав,
сквозь эпохи хожу каждый день по петровским аллеям.
В душных спальных районах скучая по сизой Неве,
я особо не рвался к дворцовым твоим балюстрадам.
Стыдно, право, но нынче могу словно царь, верь-не-верь,
прохлаждаться по центру, как будто в своих анфиладах...
Ожидая от нас соучастья в достойных делах,
ты взираешь на нас, славный Питер, осанисто-строго!
…Подворотни похабя, забыв про величье в веках,
мы ж как тени снуем по задворкам, никчемно, убого…
Милый город, умыться б тебе чистотою небес,
не в воде отразившись, а в сердце своих приживалов!
Ты с терпеньем проводишь своей красотою ликбез,
благородство даря нам, взамен лишь добро ожидая.
Чем могу, я порадовать, Питер, туманный твой взгляд?
Помянуть тех, кто морок болотный сумел пересилить,
кто с любовью тебя облачал в сей чудесный наряд,
кто забыт, но теплом напитал твои стены и славное имя!
Имперский Петербург
Имперский Петербург — картинка для туристов:
снует поспешно люд, где драмы дух парит.
Здесь шум и гам толпы как дождь с грозой — неистов.
Застыли в толчее усталые цари…
Имперский Петербург лишь ночью сам с собою —
несет свою мечту, как саваном укрыт.
Здесь бледный лик Невы причудлив и спокоен.
И тень из прошлого вдруг юркнет во дворы…
Имперский Петербург — величию покорный,
ты даришь боль свою, седой аристократ,
тем, кто с достоинством печали хладнокровной
историю хранит и честь твоих наград.
Имперский Петербург — застенчивый и милый
романтик статный, чопорный эстет.
С тобой и нам как можно быть другими?
Имперский дух… — в нем наш нобилитет.
Городу (3 апреля 2017 года. После теракта)
Тянулись вереницы из авто,
никто не бесновался, не сигналил…
Безмолвно пешеходы шли давно
с работ своих в задумчивой печали…
Терпение накрыло город враз,
Все, как один, — в едином устремленье
помочь в беде — за так, не напоказ;
блокаду вспомнив, вспомнили доверие.
Дойдя домой, все ноги истоптав,
наш город жив назло безумной смерти.
Здесь милосердие — общественный устав,
еще не позабытый в круговерти…
Ноябрь 1941 г.
Под Белоостровом и Александровкой бои,
а в городе бомбежки да обстрелы.
Трамваи ждут починки колеи.
Апраксин двор, Госбанк, вокзал сгорели…
Не унывая, с шуткой, с матерком,
в очередях бабье толпится стойко:
где отоварят хлебом, где вином.
А где от фрица — гробом или койкой.
Но нет еще голодных, сонных глаз,
нет безразличия и ненависти лютой.
(Вот в сумку, где лежит противогаз,
боец конфет припрятал для Анюты!)
А пацаны, что в деле, наконец,
шпионов ищут: чердаки, подвалы
обрысканы… И взмыленный гонец
бежит в угрозыск, не боясь облавы.
У каждого, кто в Питере тогда
остался, был один билет — военный!
Шли на Восток все дальше поезда.
...Окно на Запад — сплошь крестом заклеено.
Двадцать седьмое января
Да, в Питере живущие не помнят эту дату,
не помнят эту дату, но ей они живут.
Да, мало тех, кто знает и голод, и блокаду,
но в очень многих семьях не выкинут еду.
Да, Питер и окрестности отстроены на славу,
на славу тем, кто выжил и город отстоял.
Но сердце вдруг застынет, когда по-над бульваром
вдруг метроном “шагает” … Уж лучше б он молчал!
Да, многие защитники покоятся в могилах,
но внуки их медали порою достают
и говорят: «Спасибо, спасибо дорогие!»
И слезы навернутся, и горло стянет жгут.
Кто хочет, тот и помнит! К чему официозы?
Ведь каждый год зимою льдом скованна Нева.
И город стынет снова, и хоть не те морозы,
но мысли вновь о печке, и думы о дровах…
Да, в Питере живущие не помнят эту дату,
не помнят эту дату, но ей они живут.
Кольцо, что сняли деды, на дно упало ада.
Победный пояс чести потомки берегут.
Городской блаженный
Рано утром сяду на трамвай,
Что в такси — один на весь вагон!
Эх, вези, железками бряцай!
Издавай задиристый трезвон!
Вереницы частников стоят
Вдоль твоих серебряных путей,
Подарив вослед тоскливый взгляд:
"Ты ползешь, улитка, всех быстрей!"
А в просторных окнах — красота!
Не устанет город щеголять!
На горбу старинного моста
Засмотрюсь на берега опять!
Так, проколесив во весь маршрут,
Я к оси всемирной прикоснусь.
И блаженно ноги понесут
Изгонять из околотка грусть.
И, плывя в потоках суеты,
Будто между струйками дождя,
Вновь увижу милые черты,
В праздности юродивой живя.
