В дожде безумном скрыта речь
И руки между ними. Все прошло.
Никто и не пытается стеречь,
Когда светило заново взошло.
Эй, там! Располагайтесь скоро.
Я тотчас же вернусь. Целую вас!
Вдали звучала с упоением корова
Как смазанный с душою контрабас.
Ну как ты, брат? Вот время и свершилось:
Один в один, как десять лет назад.
Пока не так. Еще не завершилась
Моя поэма. Знатный маскарад
Ты тут устроил. Я переживу,
Но только до прихода этой дамы.
Не стоит! Вот, держи маржу.
Иди. Не будьте там упрямы,
Как прежде. Я не то ищу.
А что же? Ты... Постой, родимый!
Что я тебе сейчас свищу,
Когда вдали упрек неповторимый?
Не надо... Собирайся. Провожу.
Друзья! Ко мне! Не вижу вас...
Что там случилось? Я держу
И выпрямляю новый сказ?
Вот так... Смотри, бездельник, на века!
Все разрешилось полем, как обычно.
Она ушла... Довольна и легка.
И... Что еще... А! Это — лично
Ты видишь здесь. И что теперь?
Когда домой проникнешь мастерски?
Страницы — ком особенных потерь...
Как точно окровавлены виски...
Ты слышишь? Нет? Пошли домой.
А? Нет... Останусь погибать.
Кто ждет меня? Такой судьбой
Не стану дорожить. Но пропадать.
Как кто? Читай свои вирши.
Ты сам осмелился расстаться.
И ты о том! Ой, не смеши!
Нашел, чем с братом поквитаться.
Я создан для себя. И говорить
С собою стану. Только так.
Ну ладно. И не убедить...
Ушел я! Ты живи, чудак.
На тапочках обоих радуги высокой
Вдруг оказались. Точно. Это так.
И ею же, предельно семиокой
Отмерен им аккорд зевак.
К концу и занавес приделан,
И топот ног рассеян по рядам.
Чем мой поход сюда навеян?
К каким привязан городам?
Остался жить. Кого же ради?
Себя? Не сам я народился.
На рук уставшей опьяненной глади
В момент собой тот человек забылся.
И смысла нет его читать,
И рисовать холстом пахучим.
Опять он будет годы закрывать,
Простясь с собой в лесу дремучем.
И только дождь замрет и насладится
Людской дорогой в пустоту.
Над ней непокоренная орлица
Финалом станет на лету.
