И всё же человек устроен странно!
Когда лет восемнадцать было мне,
мы всей семьёй, усевшись у экрана,
смотрели кинофильмы о Войне.
И были до того знакомы ленты,
что наперёд могла я угадать:
вот здесь... сейчас... на этом вот фрагменте
заплачет, отвернувшись, моя мать.
Мне помнится, как маму донимала:
- Ты плачешь, мама? - спрашивала я.
- Да что ты, дочка... что-то в глаз попало...
соринка видно, милая моя.
- Ох, мама, мама... вот ты куксей стала.
Ну что ты плачешь? Это же кино!
На что она, смущаясь, отвечала:
- Не плачу я... но жалко... всё равно.
И я смотрела с нежностью на маму,
и думала: «Ну что за сентимент?
Нет-нет, такой уж точно я не стану!
Не хватит слёз для этих кинолент».
Но жизнь, она по своему упряма!
Уж лет на двадцать стало больше мне,
а мы опять, усевшись у экрана,
всё те же фильмы смотрим... о Войне.
Пусть сотню раз просмотренные ленты,
и всё равно угадываю я:
вот здесь... сейчас... на этом вот фрагменте
вновь не сдержусь - расплачусь в три ручья.
Нет, не хочу, чтоб видели мужчины
моей сентиментальности, и всё ж:
- Ты плачешь, мама? - слышу голос сына.
Кино же - это! Плакать, мам, хорош.
- Да что ты, сын... не плачу... то соринка...
А батя, слышу, сыну говорит:
- Ещё не пОжил ты на свете, сынка!
Лет через двадцать тоже «засорит».
