I. Ох, милый Тео, мир так наполнен красками, что даже кажется, будто бы я — не я; будто бы я — дыхание ветра майского, или же облако, пьющее из ручья. Взгляд растворился в юной весенней зелени. Хочется плакать от нежности, — плакать, брат! Если б забыть, какого я рода-племени, стал бы, наверное, сам как цветущий сад.
Знаешь, я словно слился с природой душами, словно бы руку мою направляет Бог. Все мои мысли стали теперь воздушными, небо вплетается в каждый цветной мазок.
Тео, впервые не опишу словами я, чем переполнено сердце моё и ум. Я написал бы истинность мироздания, всю его боль, и ласковость, и триумф, каждый момент, будь горек он или радостен! — я не уверен, но, кажется, я бы смог, если бы даже умер я от усталости, если бы даже пришлось мне взвести курок...
Братец, пиши мне.
С любовью, Винсент Ван Гог.
II. Люди порой мне кажутся слишком чýдными: мечутся в поисках счастья из года в год, жертвуя жизнь, чтоб властвовать над секундами, и исключительно редко — наоборот. Это так странно, странно, — и притягательно: вечные души в обёртках из смертных тел. Слушай, а мы — какие? Мы — окончательны? Или перерождение — наш удел?
Тео, я так хотел бы, чтоб сквозь столетия ты оставался и братом мне, и столпом. Я бы хотел тебе подарить бессмертие, пусть даже и ограниченное холстом. Только представь, как было бы замечательно — кистью и краской сквозь время нести момент! Это так странно, странно — но притягательно: вечность портрета, когда человека нет.
Тео, пиши мне.
С любовью, твой брат, Винсент.
