БРАТ
Меня забрали среди ночи,
Втолкнули в «чёрный воронок»
И по дороге мимо рощи
Помчали в сонный городок.
Там в доме бывшего купчишки
НКВДэшный следовик,
Не тратя времени не лишки,
Сказал с порога напрямик:
«С тобой возиться нет резона.
Амбар с зерном дотла сгорел.
Под суд пойдешь, а там и зона,
А может даже и расстрел».
Как рыба воздух ртом хватаю,
Понять пытаясь – что к чему –
«Какой амбар? – его пытаю, -
Не виноват!» - твержу ему.
Но за неделю очень скоро,
Хоть отбивался, как уж мог,
Мне двадцать пять, аж до упора,
Влепили судьи за поджог.
И по этапу, ноги в руки,
Под лай собак и стражи ор
Сквозь всю страну погнали в муки
Великий строить Беломор
И там, горбатясь на канале,
В мозгах ворочал я вопрос –
Из-за какой же это твари
Я без вины страданья нёс?
И хоть настойчиво, упрямо
Догадка билась мне об лоб –
Её отбрасывал я рьяно
И загонял в себя, как в гроб.
Мне не хотелось верить в это,
Пусть даже скажет кто стократ,
Что изживал меня со света
Мой самый близкий родной брат.
Но это так, мой брат Василий
(Он был моложе на пять лет)
Без сожалений и усилий
Состряпал на меня навет.
А что тому было причиной
Я разобрался лишь потом,
Когда с войны седым мужчиной
Назад вернулся в родной дом.
То будет позже, а покуда
Копал лопатой я канал,
А брат что сволочь и Иуда –
Имел догадку, но не знал.
И умываясь горьким потом,
Среди болот и комарья
Вгрызался год за годом,
Как «враг народа», в землю я.
Затем другие были стройки,
Другие нары и барак,
Другие вышки и надстройки
И злобный лай других собак.
А Сталин – «вождь, учитель, гений» -
Свой проявляя гуманизм,
Народ, поднявшийся с коленей,
Гнал в эту пору в социализм.
И всех держал в смертельном страхе
И, правя крепкою рукой,
Он несогласных сёк на плахе
И кровь пускал у них рекой.
За гвоздь, не так забитый в стену,
За разговоры-пересуд,
За план, недоданный за смену,
За пересохший в жару пруд,
За колосок, поднятый в поле,
За лемех, списанный в утиль,
Гноил всех в лагерной неволе
И по этапу слал в Сибирь.
По морю слёз и морю крови,
Пуская дым в свой рыжий ус,
Народы вёл он к светлой нови,
Великий строя наш Союз.
Что получилось? – теперь знаем…
Тот социализм не так хорош
В нём жизнь нам кажется лишь раем
И вместо правды в нём лишь ложь.
Я не допил страданий чашу,
Не все невзгоды перемог,
Когда ступил на землю нашу
Фашиста грозного сапог.
Тогда без лишних разговоров,
Прогнав обиды, словно дым,
Встал я, ЗК – Иван Егоров –
У «сорокапятки» подносным.
За всю войну, аж до Берлину,
Пройдя тяжёлый ратный путь,
Я получил осколок в спину
И «За Кавказ» медаль на грудь.
И в тридцать пять седой, усталый,
Лишенья вынесший горбом,
Я воротился в хутор старый,
Вошёл в родительский свой дом.
«Ну, здравствуй, брат, - сказал я брату, -
Небось, не думал, что живой?»
А он в ответ, как через вату:
«Что ж, проходи, в дверях не стой».
Ко мне не бросился для встречи,
А опустивши в пол глаза,
В момент лишившись дара речи,
К столу присел под образа.
Но ныне там не образ Бога
И не святых сияет лик –
С картинок смотрят: Ленин строго,
С прищуром – Сталин «ученик».
Забыл, видать, былую веру,
Продал её брат за гроши
И, поклоняясь изуверу,
Утратил ценности души…
Я, сняв шинельку у порога,
На лавку бросил свой баул,
Воды черпнул, отпив немного,
К столу широкому шагнул.
И вот сидим друг перед другом,
Я на него уставил взгляд –
В морщинах, словно был под плугом,
Не брит давно и весь помят.
Зажав в колени свои руки,
Унять пытается в них дрожь,
Связать в слова не может звуки
И сам с собой ничуть не схож.
И я сижу, сцепивши нервы,
Смотрю в лицо ему в упор
И не могу начать я первым
Столь долгожданный разговор.
Бьет о стекло устало муха,
Вползает тихо полумрак…
Мы с ним молчим и лишь до уха
Часы доносят «тик» и «так».
Но долго так молчать не гоже,
Пора всё ставить по местам!
Коль он молчит, тогда, ну что же –
Тот разговор начну я сам.
Доставши хлеб, бутылку, сало
И два солёных огурца,
Ему сказал: «Давай сначала
Помянем мать, брат, и отца.
Пусть будет им землица пухом
И вечный рай среди небес…» -
И, осушив стакан весь духом,
Слезы смахнул горячий вес.
Он также выпил, только молча,
Не вставил даже и словцо,
И лишь ухмылка, словно волчья,
Его прорезала лицо.
И взгляд колючий из-под бровей
Метнул короткий он в меня –
Я в нём увидел жажду крови
И пламя злобы и огня.
«А ну-ка, брат, ответь-ка брату,
Вернув назад времённый бег,
Всё без утайки и по ладу –
За что на душу взял ты грех?
Побудь сегодня хоть мужчиной
И не крути словесный бред –
Явилось что тому причиной
Погнать меня в пучину бед?
Неужто только из-за дома?
Могу поверить, но с трудом –
На крыше сгнила вся солома,
Трухляв стоит, пора на слом.
Иль может всё же из-за Насти?
Тут ближе истина видна -
Ужель хотел ты чашу счастья
Испить за брата всю до дна?»
Себе плеснул в стакан он водки,
Махнул и разом весь обмяк
И, как ягнёнок, стал вдруг кроткий –
Не человек, а так – тюфяк.
«Ты хочешь знать, как всё то было?
Что ж, слушай исповедь мою,
Ведь здесь слова нужны, не сила…
Я ничего не утаю…»
И начал брат рассказ свой долгий
Вести с мальчишеской поры,
И вспомнил: как со мной до Волги
Съезжал в санях с крутой горы.
И как ходили на рыбалку,
На лодках плавали в затон,
Как первый раз встал за сажалку
В пятнадцать лет неполных он.
А я работал землемером,
Мог подменить и кузнеца
И был ему во всём примером,
И вместо мамы и отца.
Они ушли из жизни рано
И друг за другом в один год –
В ту пору смерть косила рьяно,
Как очумелая, народ.
Года то шли, а то – летели,
Подобно птице со двора.
Мы подросли, мы повзрослели –
Пришла влюблённости пора.
Влюбился я. Соседка Настя
Мой потревожила покой.
И выше не было мне счастья
Рассвет встречать с ней над рекой.
А Вася, брат, как оказалось,
В Настёну тоже был влюблен.
Когда со мной она встречалась –
В подушки выл белугой он.
И чтоб соперника лишиться,
Любовь его была так зла,
Сумел на подлость брат решиться –
Амбар с зерном спалил дотла.
Затем писульку же на брата,
Мозгой обдумав неспешна,
Карябал левой куда надо,
По жизни был хоть и правша.
Меня забрали, срок влепили,
А он к Настёне в тот же миг,
Мол, брата нет, загибнет в гнили,
Иди ко мне, чем не жених?
Она ему же отказала
И на пороге, встав к стене
«Люблю Ивана, - так сказала, -
И не ходи, прошу, ко мне…»
С утра до ночи в поле ль, дома
Тащила Настя тяжкий воз
И по решению обкома
В войну возглавила колхоз.
В колхозе ж были одни бабы,
Да дед Кузьма, да дед Степан –
На фронт и их забрали б, кабы
Кровь не текла из старых ран.
А мужики горели в танках
На Курской огненной дуге,
В морях тонули на «жестянках»
И мёрзли на полях в пурге.
Не все вернулись с войны лютой –
Лежат, зарыты в шар земной,
А брат вернулся, чтоб Иудой
Ответ держать передо мной.
Пришел с контузией до дому,
Не слышал даже по первой,
Ревел в ночи, подобно грому,
И рвался всё в незримый бой.
Затем запил, стал куролесить,
К Настасьи снова приставал
И, коль не врёт, разов аж десять,
К себе в супруги её звал.
Она ему же всё твердила
Упрямо, твердо: «Нет!» и «Нет!»
А вскоре в город укатила
Возглавить важный комитет.
И где-то там сейчас при власти
Решает сложные дела,
А брат с весны не видел Насти –
Судьба дороги развела.
Ну, вот и всё, к рассказу больше
Добавить нечего ему –
Кому из нас же было горше
Пусть судит жизнь, да по уму.
Вот так вот встретился я с братом…
И повидав, что в нём, внутри,
Я обозвал Василия «гадом»,
Расставил точки все над И.
Хоть брат он мне и даже
В нас кровь одна, одна и плоть –
Не знаю в жизни его гаже,
Он мне – отрезанный ломоть…
