СТАРИКИ

Старики молчаливы, и разве глаза скажут слово-другое за них.

Пусть богаты они, все равно бедняки, даже сердце одно на двоих.

В доме пахнет лавандою и чистотой, бродят отзвуки давних речей.

Как в глухом захолустье, в Париже живут старики среди старых вещей.

Верно, смолоду много смеялись они — голоса до сих пор дребезжат.

Верно, смолоду плакали много они — до сих пор все туманится взгляд,

А в пустынной гостиной дряхлеют часы, и вздыхают уныло во сне,

И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и ей, и мне.

Старики день за днем отвыкают мечтать, книги спят, пианино молчит.

Больше некого ждать, и воскресный мускат сердце старое не горячит.

Старики неподвижны, их мир, что ни день, цепенеет, сужается в щель —

От постели до кресла, от кресла к окну, и обратно из кресла в постель.

А бывает, на улицу выйдут они, и в толпе, среди лент и венков,

На далекое кладбище тихо бредут, и хоронят других стариков,

И на миг забывают, что дома часы, удрученно вздыхая во сне,

Все бормочут в бреду и пророчат беду и ему, и ей, и мне.

Старики, точно в пруд, погружаются в сон, и не выплыть порой из пруда.

Как боятся друг друга они потерять и, однако, теряют всегда…

Был он злым или добрым, ах, что за печаль для того, кто остался в живых!

Просто худо ему, что остался в живых, когда сердце одно на двоих.

Вы, должно быть, увидите где-то его, он мелькнет перед вами, как тень,

И прощенья попросит за то, что он жив, и зе то, что всю ночь и весь день

В опустелой гостиной дряхлеют часы, и уныло вздыхают во сне,

И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и вам, и мне,

И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и нам, и мне.