Вера Мамедова

Колется, стонется где-то под сердцем.
Воет бессонница, некуда деться.
Хваткой морозною сковано время.
Баба бесхозная– чертово семя.

Средь гор скалистых, облачных вершин,
В долине водопадов и лугов,
Страна раскинулась, а путь был к ней один–
На крыльях шалых, яростных ветров.

Рваную душу сосновой иголою штопала .
Листьев кленовых заплаты на дыры ставила.
Вился октябрь вьюном вокруг да около.
По первопутку в гости к зиме наладилась.

Я падаю в пожухлую траву
Листом покорным, потерявшим древо.
Легко и невесомо мое тело,
Что станет пеплом к новому утру.

Корабль шел на дно и рычал капитан:
"Сто тысяч русалок в дырявое брюхо!"
"Спастись не дано– завывал ураган–
Судьба обманула, продажная шлюха!

Зимний вечер, ночь в окошке,
На коленях зябких кошка
Молча калачом скрутилась–
Гладь хозяйка, сделай милость!

Звонок прозвучал словно в выстрел в висок,
И гром прогремел с прежде ясного неба.
–Она умирает, у вас пять часов
Приехать, проститься.

Книжный шкаф покосился с любимыми книгами, позабыт, позаброшен, зарос паутинами.
Я делами опутана, как блаженный веригами,
Не читаю, не думаю вечерами полынными.
И поется не в тон, не живется, не дышится.

Тонкие ручонки, худенькие плечики,
Два провала черных вместо глаз у девочки.
Вывезли по Ладоге из блокады огненной
С сотнями таких же, голодом обглоданных.

Она забыла буквы и слова,
Поёт, тихонько воя по-собачьи.
Она жива, пока еще жива!
И глядя на меня нередко плачет.

Калитка старенькая жалко покосилась,
Скрипит тихонько ржавою петлей.
Моя деревня, впавшая в немилость,
Немым укором в снах передо мной.

Ее детей, пропахших молоком,
Засыпали за домом в черной яме.
Пищали тонко, тявкали и звали,
Пока она скулила под замком.