Юрий Ряшенцев

Лазурь сквозь зелень в сентябре, как в мае, полна безумием

И там, за парком, — там труба хромая дымит Везувием
В Барвихе — солнце, и дождя ни капли над дачной розою

Насмотревшись на грудь четвертого человека
в пионерском еще строю,
я стою там, где улица, ночь, фонарь, аптека,
одиноко, вольно стою

А на синих болотах стоит апрель, да какой

Пузыри голубые затеяли чехарду

Под капельницей думается плохо:
все кажется, кончается эпоха,
а это ты кончаешься

И выходит на сцену хороший в прошлом певец

Кабала кабаре уходила его вконец

Я очнулся от сна, потому что
хохотал за окошком Пушкин

Он кричал, что у старого “хорха”

Ветки марта темны и негибки

Я люблю их
Еще я люблю

Дни в бедламе и топоте… Май
Тринадцатое число

Я прошу Тебя, Господи, Не отнимай у меня ремесло

Вот древнее зрелище — полная страсти толпа
на рынке, коричневом, желтом, оранжевом, красном, зеленом

Сквалыга и вместе мотовка, зорка и слепа,

Освоена, но не воспета,
грязна, прекрасна, глубока
за теплым камнем парапета,
как сон подростка, та река

Периферию и столицу,
как ни бывало тяжело,
на «Сильву» или на «Марицу»
с невнятной силою влекло…

Небо пятницы этой — арбузная алая мякоть

Чуть подсохшая слякоть
запомнила след