Ксения Гильман

Как на мокрой бумаге в комнате с красным светом,
на тебе проявляется время – и это нужно
принимать, конечно, помня при этом,
что на пленке морщинка не может быть отутюжена.

Мир замер,
остановился, не опустев, –
в нем все на местах
и в броуновском порядке.

Открывается дверь в потолке, а за ней тишина,
немигающий взгляд твоего синеглазого бога –
бесконечное небо из давнего детского сна,
и дорога, бегущая в самое небо дорога.

Век тишины – и нужно его принять.
Претерпевать и растворять, как соль
в теплой воде, пока эти двери над
снова не скрипнут, и позвоночник вдоль

Меня накрывает последний приход
ушедшего лета,
последний привет... Я лежу на траве
по пояс раздета.

Сердце распилил пополам
октября зазубренный диск.
Теплые мои купола –
половинки белой груди —

Сними меня
не, как заношенный свитер,
не, как шлюху на ночь,
а в высоком ключе.

Иди туда, где нет таких, как ты
(где есть такие, там тебя не надо).
Иди туда, где в мертвые цветы
впиваются иголки звездопада;

Тысячи ярких точек, соединённых
еле заметным, вечно живым пунктиром...
Звёзды – фетиш писателей и влюбленных –
снова встают над сонным весенним миром.

...а если я все-таки умру,
возьми с моей могилы цветок
и брось его в толпу,
чтобы узнать, кто следующий...

...боишься вляпаться в любовь?
Чужого просто не возьмешь.
Непозволительно тонка
игла, скребущая винил осенней ночи.

Все
дни
моей маленькой жизни
(именно так, я маленькая,