В родимом граде скоропослушница снимает грех…
Иконе скоропослушнице в храме николы явленного в москве
В родимом граде скоропослушница снимает грех,
В любимом храме моя заступница сбирает всех
Толпятся люди и к плитам каменным с тоскою льнут
Иконе скоропослушнице в храме николы явленного в москве
В родимом граде скоропослушница снимает грех,
В любимом храме моя заступница сбирает всех
Толпятся люди и к плитам каменным с тоскою льнут
В стесненный строй, в тяжелые оковы,
В изысканный и справедливый стих
Мне любо замыкать позор свой новый
И стон подавленный скорбей своих
В башне высокой, старинной
Сестры живут
Стены увешаны тканями длинными,
Пахнет шелками — желтыми, синими,
В облачной выси, в поле небесном,
Горной тропой,
Тихо иду я краем отвесным
Легкой стопой
В странном танце выступаю
Я по мягкому ковру,
Стан, как иву, выгибаю,
Руки к бедрам прижимаю,
Были павлины с перьями звездными —
Сине-зеленая, пышная стая,
Голуби, совы носились над безднами —
Ночью друг друга средь тьмы закликая
Нищ и светел…
В
И
В рубище ходишь светла,
Есть думы-женщины, глядящие так строго,
Есть думы-карлики с изогнутой спиной…
Подружитесь со мной, грезы ясные
Вы исчезните, знаю, сейчас…
И в каждый миг совершается чудо,
Но только понять его нельзя,
Стекаются золота искры оттуда,
Как капли лучистого дождя
Ах, весна по улицам разлилась рекою
Все, что похоронено, — встало вновь живое
Радостное, милое стережет нас где-то,
Хочется расспрашивать и не ждать ответа
Fiat voluntas tua[1]
Был серый день, и серое дымилось море,
И редкий дождь чуть капал влагою скупой,
Когда ты села на песке с тоской во взоре
В кресле глубоком, старом
Поникла старая — я
Легким, туманным паром
Зыблется жизнь моя