" А у любви, как у пташки крылья" -
хрипел подвыпивший матрос.
Забаритоненный склероз
измучил пташью эскадрилью.
Экскурсионный теплоход
казалось, гнулся в поворотах,
но несгибаемое что-то
спрямляло узкий поворот.
У жизнью вытертых перил
стоял старик. Старик курил,
и пепел стряхивая в воду,
он представлял, что это - годы
плывут по муторной реке
и исчезают вдалеке.
Вечерний плёс и старый бакен...
Ему вдруг берег стал понятен:
заросший густо ивняком,
и не знаком был и знаком.
Вон там - был домик у реки,
в нём было всё, пусть понемножку,
а там - копали сорняки
в бесплодных поисках картошки.
Отец, согнувшись от забот,
тащил семью и огород.
В расцвете выцветшая мать,
старалась быть ему под стать.
А там - жила его любовь,
и он затягивался вновь.
Не сберегли. На самом деле,
не захотели, но могли.
Вот потому и разлетелись,
что были крылья у любви.
Те, кто здесь жили - все вросли
в забытый краешек земли.
Лишь раскрестованный погост
остался в память об истоках,
да две берёзы одиноких -
из дальней юности репост.
Звездой запущенный хабарь
попал в плывущую фанеру.
Стекала с неба киноварь
на Беломор, под Хабанеру.
