В метро опять так чрезвычайно людно:
Толпа легко сменяется толпой.
Спешат чужие люди абсолютно,
Зашёл в вагон и дедушка седой.
Дыхание в груди тяжёлым эхом
Прерывисто хрипело невпопад.
Но быстро заглушилось громким смехом
Компании подвыпивших ребят.
Держась за трость, дед ехал молчаливо,
Хоть боль в ногах крутила как могла.
Он опускал глаза свои стыдливо,
Обиду пряча, что так сердце жгла.
Потухший взгляд окидывал седушки:
Свободных мест, конечно, по нулям.
Дед прошептал: "Простите, ребятУшки,
Нельзя ли мне присесть немного к вам?"
"Ты что, сдурел, небритый старикашка!", -
Раздался борзый голос паренька.
"Сначала постирай свою рубашку,
Испачкаешь нас всех наверняка!"
И снова дикий хохот покатился,
Как острой бритвой сердце полоснув...
Но вдруг слепой мужчина подхватился,
Словами злую публику заткнув:
"Садись, отец! Прости, тебя не вижу,
Но слышу звук победных орденов!
Ты строго не суди юнцов бесстыжих -
Они по жизни наломают дров..."
Умолк вагон. Застыл в оцепененьи.
Рукой костлявой тросточку тряся,
"Спасибо, - произнёс старик, - прощенье
Готов вам подарить здесь всем и вся..."
... И слёзы деда хлынули потоком,
Расспросами никто не донимал.
Молчали все. Мелькали стёкла окон.
Украдкой кто-то слёзы вытирал...
Юлия АНДРОСОВА.
