Двадцать строф с предисловием

Графленая в линейку десть!

Вглядись в ту сторону, откуда

Нахлынуло все то, что есть,

Что я когда-нибудь забуду.

Отрапортуй на том смотру.

Ударь хлопьшкою округи.

Будь точно роща на юру,

Ревущая под ртищем вьюги.

Как разом выросшая рысь,

Bсмотрись во все, что спит в тумане,

А если рысь слаба вниманьем,

То пристальней еще всмотрись.

Одна оглядчивость пространства

Хотела от меня поэм.

Одна она ко мне пристрастна,

Я только ей не надоем.

Когда, снуя на задних лапах,

Храпел и шерсть ерошил снег,

Я вместе с далью падал на пол

И с нею ввязывался в грех.

По барабанной перепонке

Несущихся, как ты, стихов

Суди, имею ль я ребенка,

Равнина, от твоих пахов?

Я жил в те дни, когда на плоской

Земле прощали старикам,

Заря мирволила подросткам

И вечер к славе подстрекал.

Когда, нацелившись на взрослых,

Сквозь дым крупы, как сквозь вуаль,

Уже рябили ружья в козлах

И пухла крупповская сталь.

По круглым корешкам старинных книг

Порхают в искрах дымовые трубы.

Нежданно ветер ставит воротник,

И улица запахивает шубу.

Представьте дом, где пятен лишена

И только шагом схожая с гепардом,

В одной из крайних комнат тишина,

Облапив шар, ложится под бильярдом.

А рядом, в шапке крапчатой, декабрь

Висит в ветвях на зависть акробату

И с дерева дивится, как дикарь,

Нарядам и дурачествам арбата.

В часы, когда у доктора прием,

Салон безмолвен, как салоп на вате.

Мы колокольни в окнах застаем

В заботе об отнявшемся набате.

Какое-то ручное вещество

Вертит хвостом, волною хлора зыблясь.

Его в квартире держат для того,

Чтоб пациенты дверью не ошиблись.

Профессор старше галок и дерев.

Он пепельницу порет папиросой.

Что в том ему, что этот гость здоров?

Не суйся в дом без вызова и спросу.

На нем манишка и сюртук до пят,

Закашлявшись и, видимо, ослышась,

Он отвечает явно невпопад:

«Не нервничать и избегать излишеств».

А после в вопль: «Я, право, утомлен!

Вы про свое, а я сиди и слушай?

А ежели вам имя легион?

Попробуйте гимнастику и души».

И улица меняется в лице,

И ветер машет вырванным рецептом,

И пять бульваров мечутся в кольце,

Зализывая рельсы за прицепом.

И ночь горит, как старый банный сруб,

Занявшийся от ерунды какой-то,

Насилу побежденная к утру

Из поданных бессонницей брандспойтов.

Туман на щепки колет тротуар,

Пожарные бредут за калачами,

И стужа ставит чащам самовар

Лучинами зари и каланчами.

Вся в копоти, с чугунной гирей мги

Синеет твердь и, вмиг воспламенившись,

Хватает клубья искр, как сапоги,

И втаскивает дым за голенища.

1947