ДВА ЗВОНКА ДЛЯ ИВАНА ДАШКОВА
1. В летчики годен
Ваня в докторской семье рос. Мать – рентгенолог, отец – хирург. И не было у него сомнений, кем в этой жизни стать. До второй половины десятого класса. Но тут к ним новичок на последней стометровке в класс попал – Коля Балушкин. Невысокий, красивый блондин, с твердой уверенностью в глазах, что все-то он о жизни знает, и путь свой давно проложил. Была у Коли мечта – летчиком стать. Да одному боязно как-то.
Сдружились они с Ваней. В неделю фамильные ценности и приоритеты Дашковых потеряли свою привлекательность. Захотел и Иван летчиком стать. И обязательно чтобы полковником или генералом. У Коли на этот счет никаких сомнений не было. Он поэтапно весь их будущий путь обрисовал: училище, полк, академия, дивизия, сессия Верховного Совета СССР и они, оба, генералы. И когда успел узнать про все это?
Отец хмыкнул, но возражать не стал. Мать немного противилась, но только так, для виду. Видение сына с лампасами (почему-то на трибуне Мавзолея, всего в орденах) живо захватило ее воображение. В их семье у всех воображение живое было. С сестрой он никогда в особой дружбе не состоял и она, хмыкнув, убежала к подружкам. Бабушка всплеснула руками: «Это же на 25 лет!». И потащила Ивана вечером, чтобы не увидел кто, к старцу Аникею.
Старец Аникей, крепкий шестидесятилетний мужчина с острым проницательным виглядом, жил в маленькой хибарке на окраине города рядом с церковью и заброшенным кладбищем. Он был известен добрыми делами. Придет, бывало, к нему старушка, которую дети обижают, он ее успокоит и совет даст – как дальше жить. Больных не лечил, но если видел истинное страдание, советовал, куда и к кому обратиться, какие молитвы и когда произнести. Многие говорили, что им советы Аникея помогли.
Как-то приняв скромный гостинец от одного рабочего парня, Аникей благословил его и, достав из-под лежанки старенькую рукавичку, вручил ее посетителю:
- Возьми милый рукавичку. Она тебе пригодится.
Как рассказывают в городе, на другой день парень работал на токарном станке. Что-то там у него заело. Опасаясь лезть в станок голыми руками, он надел рукавичку, подаренную старцем. Вращающимися деталями рукавичку с руки сдернуло и, как утверждает рабочий, если бы не эта рукавичка, ему бы оторвало кисть руки.
Пахло у Аникея странно, но приятно. Над шатким столиком с лежащей на нем половиной буханки черного хлеба висела темная икона, на которой с трудом угадывался добрый лик святого, изображенного в рублевской манере. Святой имел длинную бороду и опирался на высокий крест. Икона была темной, но почему-то казалось, что она испускает мягкий оранжевый свет.
Бабушка и слова не вымолвила, а Аникей уж сказал:
– Заходи, Иван-воин! Заходи. - Он возложил левую руку Ване на голову. Правой рукой, то крестил, то похлопывал по его плечу.
Заметив взгляд Ивана, устремленный на темную икону, сказал:
– Иди, сынок, служи! Бог тебя хранить будет. Страхов натерпишься, но живым останешься. А покровитель небесный твой святой Иона, вон лик его, - старец указал на икону привлекшую внимание Ивана, - на него уповай и делай все, как он укажет. Перекрестись, перекрестись на икону.
- А кто он, Иона этот? – спросил старца Ваня, неумело и стыдливо крестясь.
- Святой Иона-то? – переспросил Аникей, - был он Митрополитом Московским и всея Руси, за рвение к делам божьим сподобил его господь к чудотворству и по смерти мощи его нетленными оказались. Канонизировали его и причислили к лику святых. Но тому уж веков пять, поди.
– Да как же Иона-то? – запротестовала бабушка, – он же Иван, значит, святой Иоанн должен быть его покровителем.
– Иона, Иона его покровитель. И не спорь со мной, милая. Он его и защитит.
Выходя из каморки старца Иван не удержался и еще раз посмотрел на икону святого. Ему показалось, что она излучает оранжевый свет.
В те времена существовала трехступенчатая система прохождени медкомиссии для определения пригодности к летному обучению: районная, областная и комиссия при училище. Пройти все три этапа было также легко, как богачу попасть в рай. На районной медкомиссии из восьмидесяти кандидатов прошли только они с Колей Балушкиным. На областной в тот день испытывали свое здоровье сто десять человек. И из них один Иван удовлетворял требования предъявляемые к будущим ленчикам. На этом этапе рухнула Колина мечта – состояние его дыхвтельных органов не соответствовало столь жестким требованиям. Расстроенный Коля пригрозил подать документы в училище ПВО, но потом махнул рукой и от поступления в военное училище отказался. А старенький врач-хирург постукивая сухеньким кулачком в, гудящую барабанным набатом, выпуклую грудь Ивана заявил:
- В летчики – годен!
Поступил Иван в училище легко. Его спортивная, мощная фигура и серьезная ответственность в глазах помогали во всем. Он был хорошим борцом-вольником, а на колесах и лопингах равным ему не было. Учился старательно, но средне. Все, что касалось авиации, самолета и аэродинамики, – от зубов отскакивало. Гуманитарий он был никакой. Философствовать попусту не любил. Тем не менее к семинарам по марксо-ленинским наукам готовился тщательно, но на экзаменах выше трояка не получал. Его и это устраивало. Главным было: лучше всех знать все, что полетов и боевого применения касалось.
Закончил училище неплохо, но без «мохнатой лапы» и без отличия. Вот и поехал с тремя другими однокашниками на Дальний Восток служить в авиации Тихоокеанского флота.
2. Экипаж
В полку сразу отметили его образцовый внешний вид, спортивную стать и серьезную ответственность в глазах. И летная подготовка оказалась на высоком уровне.
– Будущий генерал, летчик – от Бога! – подвел итог разбору первых полетов командир эскадрильи.
Началась повседневная учеба и служба. И комэск, и замполит, а вскоре и полковое начальство быстро заметили служебное рвение лейтенанта Дашкова. Он и в спорте первый, и с матросами возится по выходным, и политзанятия у них ведет. Даже старший штурман полка как-то на контроле готовности к полетам отметил:
– Наш Иван экипажу блудануть не даст.
Особенно хорошо давались ему положения Инструкции экипажу самолета, на котором он летал. А летал он тогда на Ту-16 разных модификаций. И на заправщиках, и на постановщиках помех, и на ракетоносцах. В основном на К-10, если кто знает, что это значит. А уж Инструкцию он знал, как никто другой в полку. И как-то он прослышал, что командующий авиацией ТОФ на Инструкции припавший был. Как ехал в полк какой, главу из Инструкции для данного типа самолетов или вертолетов наизусть выучит. И, причем, такую главу, на которую меньше всего внимания обращали. На контроле готовности начинал пилотам и штурманам вопросы из этой главы задавать, и мало кто с контроля готовности без «служебного несоответствия» живым выползал.
Но нашла коса на камень. Начал командующий в ивановом полку у летчиков кишки мотать. После третьего безответного вопроса возгласил он:
– Да знает ли в этом полку хоть один летчик Инструкцию экипажу! - и в руке его блеснул меч запретов полку на полеты и щелкнул кнут оргпериода. Тут Иван встал:
– Знаем, товарищ командующий.
Тот на лейтенанта, как Циклоп на Одиссея, посмотрел:
– Очень интересно! – открыл Инструкцию на первой попавшейся странице. А попалось ему статья о действиях второго штурмана при разгерметизации подвесной кабины.
Ивана, как правака, эта кабина вроде и не касалась, но как по писанному все командующему выдал. Подивился командующий такой прыти, подошел вплотную, чтобы Ваня исподтишка не прочел чего, да другой вопрос, о котором летчики и не помышляли, задал. Ваня, как автомат, даже глаза полуприкрыл, отстрочил. И так, и сяк гонял генерал-лейтенант Ивана по Инструкции, взопрел аж. Но, наконец, придумал, как полк уесть:
– Если бы у вас хоть пять человек знали Инструкцию, как этот лейтенант, мне бы и делать нечего было.
На этом основании он полк еще с час порол. А когда устал, вышел и командира полка за собой поманил. И стала ввысь Иванова звезда подниматься.
Нет, старлея и капитана он в срок получил. И командиром корабля его хоть и первым из выпуска, но не шибко быстро поставили. Великая Эпоха Озеленения авиации, когда старшие лейтенанты эскадрильями командовали, прошла. Однако было видно – наш Ваня далеко пойдет.
Программу становления командира корабля проскочили так, будто за ними Циклоп гнался. Командир отряда, курировавший прохождение Иваном курса, даже задал командованию вопрос:
– А в состоянии ли летчик при таком темпе исполнять свой супружеский долг?
Но когда ему напомнили, что он прежде всего коммунист и пообещали учредить наряд из лейтенантов для помощи в исполнении супружеского долга, быстро успокоился и сел на место.
Иван своим экипажем всерьез занимался. Вопреки принятым правилам, со штурманом своим и ста граммов не выпил. Хотя во всех экипажах штурман обращался к летчику фамильярно, но с любовью – «Командир», у Ивана в экипаже никому и в голову не приходило обращаться к нему иначе как «Товарищ командир». Тем не менее, они его уважали и за него любому глаз бы вырвали и рот от уха до уха порвали. Ваня им при первом самостоятельном полете в зону показал, что есть настоящий пилот.
В зоне отработки техники пилотирования вместо положенных 45 градусов на виражах валил самолет в такие крены, что штурман курс домой только пятой точкой определить мог – все гироприборы, и компаса в том числе, заклинило. И то соображать штурман начинал не раньше, чем через минуту после выхода из этого дикого виража, когда в его голове собственные гироскопы стабилизировались. Когда же они задание выполнили и получили разрешение на снижение, Иван, подобрав ноги к животу, уперся ступнями в рога штурвала. После этого в течение минуты экипажу казалось, что они падают на дно бездонного колодца, а всё свободно лежащее, и пыль в том числе, плавало, как в аквариуме. Невесомость называется. Кому-то это упражнение понравилось, кому и не очень, но ни один из них свои претензии по этому поводу вслух не высказал. На земле же все как один выразили свое восхищение пережитым. Иван понял – на экипаж положиться можно.
3. Танька
Как и у всякого другого, уважающего себя командира полка у Василия Макова была красавица жена. Рослая, стройная и гибкая, она жила в атмосфере переполненной восхищенными вздохами и жадными волчьими взглядами холостых офицеров, да и многих женатых тоже. Но ровный, спокойный характер Галины, так ее звали, не оставлял никаких надежд всем ее воздыхателям. Даже ее участие в художественной самодеятельности, она прекрасно танцевала, не давали ни малейшего повода усомниться в ее порядочности.
У Галины была младшая сестра – Танька, тоже бесподобная красавица, радость и горе родителей. Она была на несколько сантиметров ниже Галины и обладала парой огромных глаз чайного цвета такой глубины и прозрачности, что будь они натуральными топазами, то представляли бы собой главную ценность сокровищницы государства размером с Грецию. Грациозная и подвижная, как ласка, она не могла и секунду сидеть спокойно. С первого взгляда на нее становилось понятно – папа и мама не отказывали ей ни в чем. Но и хлебнули с ней лиха.
Танька постоянно в кого-то влюблялась, из-за чего не из одной челюсти вылетел не один зуб. Парни, провоцируемые Татьяной, дрались за нее, как за первое место в передаче «Последний герой», с пылом и отвагой, которые хватило бы на целую наступательную операцию. Но ни один герой, в скольких битвах за нее не покрывал себя неувядаемой славой и боевыми почестями, не мог похвастать ее благосклонностью. Одарив победителя ласковой улыбкой, Татьяна тут же о нем забывала, не вспоминала она и поверженных воздыхателей. То, что она постоянно находилась в центре всех скандалов городка, где жили ее родители, не могло не приносить беспокойства в их семейство, тем более что ожидаемого толку от всех боевых действий, которые велись вокруг нее, не было никакого.
Галина, находясь в курсе семейных трудностей, предложила родителям забрать Татьяну к себе. Тем более что большая квартира командира полка этому не препятствовала. Да и обилие перспективных женихов вокруг позволяло надеяться на быструю выдачу Татьяны замуж. И переложить бремя беспокойств за любимую сестру и дочь на плечи будущего Танькиного мужа.
Татьяна с радостью согласилась, и уже вскоре ее звонкий, как у птички Тари, голосок звучал при обсуждении всех гарнизонных сплетен. А гибкая и стройная фигурка привлекала взгляды всех танцующих по субботам и воскресеньям в доме офицеров. Правда, спровоцировать массовые беспорядки и грандиозные побоища ей не удалось – все-таки военный городок, со своими правилами, комендатурой, патрулями и полит отделом. Да и красавиц тут, как во всяком авиагарнизоне, и без нее было достаточно. Но, нет-нет, да и происходили стычки отдельных соискателей руки и сердца непостоянной Татьяны.
Второй штурман из экипажа Лепа, ласково называемый в полку – Пашуля, был известен своей молчаливостью и способностью починить любой телевизор, и, даже, собрать действующий бобинный магнитофон из всякого хлама, валяющегося на свалках, что имелись при каждом аэродроме. Собирал он эти магнитофоны с легкостью и скоростью необычайной. А так как ему лично, также как и всякому другому, больше одного магнитофона не нужно, производимые им устройства быстро и легко, если вспомнить, что эта история происходила в эпоху тотального дефицита, сбывались.
Паша окончил подмосковный институт, где военная кафедра готовила штурманов для морской авиации, так называемых двугодишников или, правильней, - двугадюшников. Он наметил себе благородную цель, за два года путем жесточайшей экономии плюс реализация производимых им магнитофонов накопить средства в сумме достаточной для покупки «Москвича», который был ему нужен для поездок в Финляндию за легко ликвидным и прибыльным в СССР товаром. Цель вполне достижимая, если учесть, что получал он в месяц около 500 рублей, как член летного экипажа питался в летной столовой и, даже, в отпуск летал самолетами совершенно бесплатно. А «Москвич» в описываемый период стоил около шести с половиной тысяч. Сам-то Паша из Сыктывкара родом, а оттуда до Финляндии – рукой подать.
Паша был недоступен для стрел Амура, влекущих за собой помимо мимолетных удовольствий и существенные, ничем не восполняемые затраты. Ничто человеческое ему было не чуждо, но заставить его купить бутылку шампанского и шоколадку, чтобы сделать пассию более покладистой – дело совершенно безнадежное.
На одной из гарнизонных свадеб, куда, вместо платы за магнитофон, он был приглашен, Павел познакомился с Татьяной. Он не слишком ей понравился, но она станцевала с ним пару раз, находя его молчаливость весьма забавной. Эти два танца дали ему возможность считать себя вхожим в дом полковника Макова.
Здесь же, на этой же свадьбе, Татьяна обратила внимание на мощную спортивную фигуру и серьёзную ответственность в глазах Ивана Дашкова.
На другой день Паша пришел к Татьяне в гости. Дверь ему открыла Галина, которая уже была в курсе Пашиных притязаний. Он солидно прошел в комнату, уселся и застыл в ожидании дальнейших событий. Сестры переглянулись. Татьяна быстро нашла способ развлечься.
- Паша, мы тут с Галиной никак не можем решить, какая кофточка лучше? Может, ты нам поможешь?
Паша, экономя слова, где только можно, солидно кивнул.
Девушки убежали в соседнюю комнату и там, смеясь и шушукаясь, чем-то зашуршали. Год назад приезжала в гости их мама и забыла кое-какие вещи. Среди них и предметы своего гардероба. Галя извлекла на свет божий две блузки и кофточку солидных размеров, а также шляпку, из тех, что носили дамы в начале 60-х годов.
- Вот, смотри Паша, - издалека показала блузки Таня, - какая из них лучше? Мы не можем решить. Когда одну из них надеваю я – Галя видит, а я нет, а когда надевает Галя, ей не видно. Помоги нам. Снимай пиджак. Так. И рубашку тоже снимай. Да не стесняйся ты, тут все свои.
Паша, чувствуя себя последним дураком, тем не менее, позволил напялить на себя поочередно все вещи забытые мамой девушек. То одна, то другая красавица, не в силах сдержать хохот убегала в соседнюю комнату и там, прижав ко рту подушку, давала выход своему веселью. Под конец, надев на бедного Пашу обе блузки сразу, а сверху еще и кофту, они нахлобучили ему на голову мамину шляпку и попросили немного походить по комнате, якобы чтобы было лучше видно. Танька убежала в дальнюю комнату и оттуда приволокла за руку…,правильно, командира полка.
Василий Маков, завидев своего подчиненного в таких одеяниях, прыснул в кулак и поинтересовался:
- У вас тут демонстрация мод? А я думал, Павел, что ты только в радиотехнике мастак, а ты и в женских модах разбираешься. Ну, веселитесь-веселитесь, – и командир ушел в свою комнату.
Бедный Паша стаскивал с себя кофту за кофтой, а девушки в изнеможении попадали на диван.
- Паша, - сказала Татьяна, когда он, наконец, переоделся и уселся на стул, - принеси мне водички с кухни. Я пить хочу.
Паша тяжело вздохнул, но, молча, встал и прошел на кухню. Там на столе стоял графин с брусничным морсом.
- И мне тоже…, - начала Галина, но сестра потянула ее за руку.
- Подожди, - тихо смеясь, сказала Танька, - когда он принесет мне. Пусть сперва сядет. Потом его попросишь.
Так они развлекались и мучили бедолагу с полчаса, а потом Татьяна заявила, что хочет шампанского и торт. Некоторое время Паша делал вид, что его это не касается, пока Татьяна прямо ему не сказала, чтобы он шел в магазин и без шампанского не возвращался.
Павел оделся и вышел. Как ни мучительно ему было расставаться с деньгами, он купил в гастрономе бутылку Советского полусладкого, а в кафе дома офицеров пару бисквитных, слегка припорошенных двухнедельной пылью, пирожных. Он поднялся к двери квартиры полковника Макова и нажал кнопку звонка. Через некоторое время дверь открыла Танька. Она с ничего не выражающим лицом посмотрела сквозь Павла и, будто никого не увидев, закрыла перед его носом дверь. Ничего не понимая, он постоял перед дверью еще несколько минут, а потом развернулся и побрел к себе в общежитие.
Не следует думать, что так Татьяна обращалась только с Пашей. Жертвами ее выходок стал не один молодой офицер. Пару раз она, увлекшись его красноречием, прошла по гарнизону под ручку с Мишкой Смирновым, симпатичным пареньком, недостатком которого был его маленький рост. Взбалмошная девица и его безутешного отправила на скамейку запасных.
И только когда Татьяну увидели рядом с Иваном Дашковым, все в гарнизоне поняли – скоро свадьба. Татьяна шла счастливая и притихшая, а разобиженный Миша Смирнов жаловался командиру полка:
– Ну, что это, командир, за дела? Как кого на должность выдвигать – так рослых. К наградам представлять, опять же, чем офицер выше, тем у него наград больше. Как дефициты в военторге делят, нас, мелких, и не вспоминают. Если командировка интересная, в Николаев, или Херсон, скажем, так одни длинные летают. А меня только на Сахалин и обратно. Когда летные шмотки выдают, так вечно нам только большие размеры достаются. Вот и ходим, как пугало, все на нас висит. И девушки их, длинных, в первую очередь выбирают. Вон Иван, в нем 185 сантиметров одной красоты, и такую невесту у меня увел! Э-эээ! Да что там говорить!
Командир похлопал маленького летчика по плечу и ответил:
– Не переживай, Мишаня! За маленький пенек в лесу кушать садятся, а за большой с…ать ходят.
Тем и утешил.
Большая любовь просто так никому не дается. Турки говорят – где красавица, там и драка. Попалась Татьяна на глаза и Диме Лихштралю, некоронованному королю второстепенных улиц гарнизона. Крепкий по природе, он обладал черным поясом каратэ. Привыкший к легким победам Дима встретил Таньку на вечерней прогулке. Он подошел к ней.
- Девушка, вы нравитесь мне и я хотел бы….
- А ты мне, нет, - резко ответила Танька, хотя Дима был неплохим парнем, просто став неформальным лидером среди младших офицеров гарнизона немного оторвался от земли. Да и внешне выглядел совсем не плохо. Высокий, широкоплечий, белозубый и голубоглазый блондин, он хорошо соответствовал своей фамилии.
Сегодня он был не настолько внимательным, чтобы увидеть стоящего поодаль в тени Ивана Дашкова. Социальный статус Ивана был гораздо выше. Командир экипажа против второго штурмана – разные весовые категории. Но когда дело касается девушки, тут лейтенант может быть значительнее полковника. Тем более, когда их встречу никто не видит. Не желая выглядеть бахвалами, они договорились встретиться попозже за домом офицеров. Не знаю как проходила у них эта встреча, но Дима навсегда потерял к Татьяне интерес и, когда вышел из лазарета, куда попал по досадной своей оплошности, снимал котенка с высокого дерева и, сорвавшись упал, как-то сказал, что Татьяна не в его вкусе. И если вам кто-то скажет, что карате среди единоборств выше по результативности, чем вольная борьба – не верьте.
А Иван вскоре зажил незаметной и счастливой жизнью женатого человека. И куда только дурь из Таньки вылетела?
4.Остров святого Ионы*
Но наступил день, а вернее, ночь «Х», то есть «Икс», ибо судьбу свою наперед знать, никому не дано. Днем они удачно в боевом порядке отлетали, и получил Иван допуск к полетам в боевых порядках ночью в составе отряда.
Экипаж Вани первым ведомым шел, как раз за командиром отряда Арендаторовым Семеном, более в авиационных кругах известным под партийным псевдонимом Плантаторов. За ним еще самолет, управляемый однокурсником Ивана, Сергеем Михерским. Шли они на «радиус», в северную часть Охотского моря. В процессе полета надо было выполнить два тактических пуска ракет: один по цели на полигоне «мыс Тык», второй по любому кораблю, обнаруженному на соответствующей дистанции. И если первый надо было выполнить залпом, второй разрешалось выполнять каждому самостоятельно, как Бог на душу положит.
«И вот летим мы, красота, шестнадцать тысяч высота…». В американской песне имелось в виду шестнадцать тысяч футов, а отряд шел гораздо выше: ведущий 10 000 метров, то есть 30 000 футов, Иванов экипаж на 10300, Серега – замыкающий – на 10 600. Высоту над аэродромом набрали. На мыс Тык развернулись и на удалении 350 километров от него, по команде ведущего, залпом, тактический, как сейчас говорят – виртуальный – пуск ракет выполнили. Полет спокоен. Ночь – прелесть, Луна – как яэчечко!
Каждые полчаса экипаж должен о самочувствии докладывать. Зоркий глаз в …корме командира от безделья и дневной рыбалки, что вопреки требованиям предполетного режима состоялась, задремал. Вовремя не доложил, что ему ух, как хорошо. Решил Ваня немного похулиганить. Чтобы КОУ пробудить, педалями пошевелил слегка. Это в передней-то кабине шевеление педалей легкий пробуждающий эффект производило, а в корме, за 20 метров от центра масс расположенной, эффект был ошеломляющий.
Экипаж передней кабины слегка вздрогнул, а КОУ с радистом чувствительно получили по обоим ушам стенками кабины. Тут-то левая стойка шасси и выпала.
Аэродинамика Ту-16-го не подвела. Как и указано в Инструкции, самолет быстро завалился в 70 градусный крен и понесся с нарастающей скоростью к матушке Земле. Вернее, к широкой груди Охотского моря. В кабине приятно и странно запахло, а на лобовом стекле Иван увидел икону, что висела в каморке старца Аникея, написанную в рублевской манере. И вспомнил он, что его покровителем является святой Иона.
– Иона, помоги! – только что и успел внутри себя воззвать Иван.
Воспитанный Иваном экипаж, ухватившись за гениталии, дружно молчал. Кто-то из них воспринял это падение, как продолжение дневных испытаний прочности. А те, кто понял, что происходит, молча, проявляли мужество и героизм.
В голове засияли строки Инструкции и огненными буквами написанные слова: ПРИ ВЫПАДЕНИИ СТОЙКИ ШАССИ! Иван сразу понял, что произошло. В секунду затянул, уменьшил обороты двигателя и поставил шасси на выпуск, обеспечивая самолету симметрию. На Ту-16 колеса выползают около минуты. Все это время самолет быстро терял высоту и скорость. Но крен начал уменьшаться. Визг в душах молчащего экипажа пошел на убыль и перешел на более низкие частоты. Когда самолет принял горизонтальное положение, и по крену, и по тангажу, Ваня поставил шасси на уборку. Высота в этот момент была около двух тысяч метров.
Справа внизу появилось светлое оранжевое пятнышко странной формы. Пятнышко росло. Быстро приближаясь, оно приняло форму вертикально стоящего креста. Рядом с крестом на невысоких скалах стоял седой старик. Его длинная борода и белые одежды развевались на ветру. Иван рукой указал на старика правому летчику. Но тот, выпучив глаза, не отрывал взгляда от высотомера. И ничего в мире не существовало для него, кроме этих стрелок застывших на 2 000 метрах.
Убедившись, что шасси убрано, начали разгон и набор высоты. Штурман, переведя дух, дрожащим голосом напомнил, какой курс надо выдерживать. После этого, включив двигатель на чрезвычайный режим, Ваня быстро набрал скорость и занял определенную планом полета высоту. Старик, покачав крестом, исчез, накрытый правой плоскостью.
Этап был длинный, и они тихо и незаметно заняли свое место в боевом порядке. Никто ничего не заметил, ни кормовой стрелок ведущего, ни второй ведомый.
- Штурман! – нажал он кнопку СПУ, – ты зафиксировал место, где это было?
- Да, командир. Нас унесло вправо. Судя по координатам НИ-50 это было над островом Святого Ионы, как раз 250 километров от Сахалина отошли…. Да я его и сейчас в локаторе вижу. Это большая редкость. Обычно его и не видно. Наверное, большой отлив, вот весь остров и вылез.
– Товарищ командир, – привычно поправил он штурмана. – А визуально ты его не видел?
– Откуда, товарищ командир, – исправил свою ошибку штурман. – Кромешная тьма снаружи, островок чуть больше километра в поперечнике. Необитаем. Его и днем-то никто никогда не видел.
– Ну, хорошо. Экипаж, доложить о самочувствии.
Тут заголосили все разом. Казалось, что лучшего самочувствия они не испытывали никогда.
– Предупреждаю, – для магнитофона заявил он. – Полет спокоен. Опасных метеоусловий нет. – И с металлом в голосе, - И не было. Всем понятно?
– Да ясно! Да чего там, – заверил командира слетанный экипаж.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
• Остров Святого Ионы — Остров Ионы (56°24 с. ш. 143°23 в. д.). – Отвесные скалы в Охотском море, расположенные в 250 км к северу от Сахалина, высотой около 150 м. Остров необитаем. Лежбище сивучей. Птичьи базары, открыт Биллингсом в 1789 г. О-в голый каменный, более 5 верст в окружности, имеет вид стога.
5. Бог есть!
Когда Иван, под утро, пришел домой, Татьяна спала крепким сном. Ее, как и всех женщин гарнизона отличала одна особенность. Когда самолеты ревели и рычали, да так, что иногда стекла в окнах дребезжали, они все крепко спали. Но стоило в неурочный час двигателям смолкнуть, как, то там, то сям загорался в окнах свет и жены летчиков начинали созваниваться: а не случилось ли чего? Дескать, полеты еще не должны закончиться, а на аэродроме тишина. Может, кого на запасной аэродром отправили?
Сегодня полеты, как и планировалось, закончились в свое время и гарнизон мирно спал.
Ваня разделся, умылся и лег. Татьяна что-то промычала, почмокала губами, прижалась к нему и снова ритмично засопела. В груди у него потеплело, и нежность разлилась по сердцу. Он поцеловал ее в теплый висок. А Ивану сон не приходил. Тело помнило безудержное скольжение самолета в черную пропасть Охотского моря. Перед глазами загорались и гасли зеленые лампочки «шасси». И то с каким облегчением он почувствовал возвращение веса, когда самолет перешел в горизонт, а затем в набор спасительной высоты.
Сон гнали также мысли: правильно ли он действовал? Нет, что касается действий по инструкции, сомнений нет - тут все безупречно. Ни один блохоискатель не нашел бы в его действиях ни малейшей погрешности или нечеткости. Дело не в этом. Он не привык врать и никогда не спасал себя ложью от грозящего наказания. Так правильно ли, что он не доложил о случившемся, да еще и экипажу приказал помалкивать? Не ради спасения собственной шкуры он пошел на этот шаг. Мало ли по какой причине выпадают стойки шасси? Даже в том, что он пошевелил педалями, нет страшной крамолы – проверил эффективность руля поворота. Доложи он комэске, тот вынужден доложить командиру полка, командир полка комдиву и пошла писать губерния. Кого бы ни сочли виновным, а опаснейшая предпосылка в любом случае повиснет на эскадрилье и ухудшит показатели полка. А от этого никому лучше не будет. Ведь ничего особенного не произошло: экипаж жив и здоров, самолет цел, план полета выполнен полностью. А стартеху он завтра скажет, чтобы тщательно осмотрел правую стойку самолета и ее замок, да пусть прозвонит цепь уборки-выпуска шасси.
Затем мысли Ивана потекли в другом направлении.
« Вот интересно, - думал он, - действительно ли появлялся этот Иона? Или это мне померещилось? Особый случай «Выпадение стойки шасси». Да я порядок действий при этом назубок знаю. Вопрос в другом. У меня это первый случай, когда в воздухе что-то происходит. Был ли я готов к этому? Одно дело на тренажере, днем, в присутствии инструктора, когда ты готовишься к любому подвоху. А тут, ночь, спокойный полет, ни сном, ни духом. Да к тому же занят экипажем. И вдруг, на тебе: глубокий крен и скольжение. Я ведь помню, как заметались мысли: Что это?! Что…! И вот только когда появился Иона, я заметил зеленую лампочку «шасси». И, как будто на табло весь порядок действий. Замешкайся я еще на пару секунд и…все. Шасси не успели бы выйти».
Он повернулся к Татьяне и, тихонько просунув руку под ее голову, ласково прижал ее к себе. По сердцу опять прокатилась волна нежности. Он погладил ее гладкую, стройную спинку. Татьяна, не просыпаясь, прижалась ухом к его груди.
« Значит, - продолжил он размышлять, - нас Бог спас. А есть ли Бог вообще?».
Ваня был крещеным, но крестила его бабушка, когда он был совсем еще маленьким втайне от родителей. Он и узнал об этом только, тогда когда она вела его к старцу Аникею и показала ему маленький оловянный крестик на черном шнурке. Он собирал вещи перед отъездом в училище, когда бабушка, воровато оглянувшись, нет ли родителей, сунула ему в руку маленький сверточек, перекрестила Ваню и шепотом сказала:
- Да хранит тебя Господь Бог наш и Царица Небесная!
В сверточке и лежал тот самый крестик и крошечная иконка, изображавшая святого, опирающегося на крест. Хранил он этот сверточек вместе с самыми важными для него документами.
Иван, не смотря на свои двадцать пять лет, был все еще комсомольцем. Замполит эскадрильи уже не раз делал ему намеки, мол, не пора ли в партию документы подавать?
- Мы, - говорил он при этом, - должны знать, кому мы вручаем наше самое грозное оружие.
- Да, не созрел я еще для такого ответственного шага, - оправдывался Иван, хотя причина была в другом. Что-то вызывало у него сомнение в правильности коммунистической идеологии. И не такой он был человек, чтобы, не веря в коммунистические идеалы ревностно служить им. А по-другому он не мог. Служба в Советской армии – это другое. Ведь она призвана защищать весь народ, а не только коммунистов.
«Итак, есть ли Бог на свете? – снова вернулся он к мучающему его вопросу. Вот атеисты утверждают, что Бога нет. Но они только утверждают, что религия это опиум для народа. Но ведь это только косвенные доказательства. Правильно, верующими, покорными христианами легче управлять. А вот бабушка рассказывала ему про великомучеников. Какие жестокие пытки они переносили. Она говорила, что это Бог им помог, дал силы выстоять. Да, но где доказательства? С другой стороны, если представить, что неоспоримые доказательства есть, что было бы? А было бы вот что: Мы бы день-деньской молились и никто ничего не делал. Значит, это Бог дал нам вместе в верой и сомнение».
Иван вспомнил, как прочел в одной книге о Магомете, как тот ответил своим ученикам, когда они спросили его, какие есть доказательства существования Аллаха?
- Какие вам еще нужны доказательства?! – воскликнул Магомет, - если я свидетельствую вам от имени Его!
И бабушка рассказывала, как какой-то Савл, преследовал христиан и мучал их. Но только раз Христос явился Савлу и спросил:
- Почему гонишь меня?
И Савл стал Павлом и более ревностно чем он никто Христу не служил.
«Вот Савл, или Павел, только на слово Христу поверил и никаких доказательств не попросил. Действительно, - думал Иван, - если это вера, то какие нужны доказательства. Это в науке они нужны. И то, чаще всего мы воспринимаем именно на веру знания и факты преподносимые нам учеными. Пойди, посчитай, сколько там электронов на внешней оболочке у атома. Или проверь – какое расстояние до Альфы Центавра?
И опять же, почему все жидкости при замерзании сжимаются, а вода, обращаясь в лед, расширяется. Будь по-иному, была бы жизнь на земле? Сомневаюсь. И уникальное расположение Земли в космосе. И элементы ее орбиты. Чуть ближе к Солнцу – сгорим, чуть дальше – замерзнем. Да и с теорией эволюции Дарвина, не все в порядке. Вот недавно по телеку дискуссию смотрел. Было бы все бесспорно никто и спорить бы не стал. Ох, непросто все это! Очень непросто.
И Иона этот. Действительно ли он существует? Или это какой-то фантом в моей голове, вызванный моими мыслями? Но я ведь о нем почти никогда и не думал. Вот расскажи я кому, что видел в момент падения самолета какого-то святого и все. Песенка моя будет спета. В дурку загребут – аж бегом! Как тогда Бугарь, замполит полка набросился на технаря, у которого в общаге обнаружил на стене картину про святого Себастьяна, всего стрелами утыканного:
- Понавесили здесь Иисусиков! Вы тут еще мне секту заведите!
А репродукцию эту старлей из «Огонька» вырезал, уж куда более партийный журнал? Уж там-то с идеологией все в порядке ».
- Боже, - вдруг неожиданно для себя взмолился Иван, - развей мои сомнения!
По комнате разлился странный, но приятный запах. Справа от раскладного дивана, на котором они спали с Татьяной, возле кресла появилось оранжевое пятно, которое разрослось в фигуру бородатого старика с крестом в руках.
- Иона? – прошептал Иван. – Скажи хоть ты мне – Есть ли Бог на свете?
Тот кивнул головой и осенил Дашкова широким крестным знамением
Когда Иван проснулся, время подходило к обеду. Он потряс головой, отгоняя сонную одурь, и размышлял: приснилось ему все это или было на самом деле? Он также вспомнил, как штурман дрожащими руками коптил спичкой цилиндр бароспидографа. Волоски вдоль хребта поднялись, когда он подумал, где бы они сейчас были, если бы вовремя не сообразил, что выпала правая основная стойка шасси.
Татьяны уже не было. Ушла по своим делам. Иван встал, подошел к мебельной стенке, выдвинул ящичек, в котором они с Татьяной хранили самые ценные вещи и документы. Порылся в нем и вскоре извлек бабушкин сверточек. Он надел себе на шею оловянный крестик, висящий на черном шнурке. Иконку святого завернул в плотную бумагу и засунул в потайной кармашек на комбинезонной куртке.
6. Второе рождение
Тогда, после посадки, зарулив на свою стоянку, они не спешили выйти из самолета. И дело даже не в ослабевших внезапно коленях. Штурман, достав цилиндр бароспидографа, дрожащими руками спешно коптил спичкой место падения высоты, тупо и бесстрастно фиксируемую прибором. Затем иглой ножки циркуля провел прямую линию, исключающую всякие подозрения касательно выдерживания режима полета.
В каждом экипаже есть человечек, следящий за тем, чтобы ничего явного тайным не стало. Для соответствующих органов, разумеется. Был такой паренек и в экипаже Дашкова. Несмотря на меры, принятые Иваном, и клятвенные уверения всех членов экипажа в совершеннейшей преданности и полной конфиденциальности, соответствующим органам об этом происшествии все стало известно в течение 2-3 часов после посадки. Там спешить особенно не стали. Во-первых, ждали, может сам доложит? А во-вторых, информацию надо как-то легализовать, чтобы не раскрыть ее источник. Да и признаков измены родному социалистическому Отечеству, вроде, не просматривалось
Ждать пришлось довольно долго, почти месяц. На ближайшую после происшествия субботу Иван, вопреки своим правилам – не пить с подчиненными, назначил тайное празднование второго Дня рождения. Собрались в общежитии в комнате второго штурмана, где он жил один. Выпили крепко и тихо, чтоб не привлекать внимания, радовались, что остались живы. Все дружно восхищались своим командиром. Его выдержкой и мастерством. Правый летчик Дима заявил:
- А я вообще ничего не понял. Летим, спокойно так, и вдруг: бросок влево, бросок вправо, это я теперь понял, что командир стрелков будил, а тогда…. И вдруг самолет в крен валится, да так, что и не удержать. Смотрю – командир шасси выпускает. Думаю – он что совсем, того!? Куда садиться? Самолет падает, внизу вода, крен адский. Только когда все три лампочки «Шасси выпущено» зеленым засияли и крен исчез – понял: стойка выпала. И как только командир сообразил это? Я бы ни в жизнь не смикитил. Днем бы еще туда сюда, может быть КОУ доложил, но ночью…!
- А я …, а меня так к приборной доске прижало, - пытался рассказать штурман о своих впечатлениях, - мелькнула мысль: Надо катапультироваться. А куда? В Охотское море. Лучше сразу, в кабине застрелиться…
Штурман к месту и анекдот вспомнил. Как на одном Ан-12, что полную кабину людей вез, один двигатель остановился. Все страшно перепугались, побледнели, но молчат. Только один, в кожаной куртке, летчик, наверное, все в иллюминатор внимательно смотрит. Все думают, оценивает, сколько до берега осталось. А тот смотрел-смотрел и к толпе поворачивается: - А интересно, акулы тут водятся? Все в ауте. Чуть не побили того летчика.
В результате этих разговоров выяснилось, что все друг друга ценят и уважают. Радист долго и путано рассказывал кормовому стрелку, за что именно он его так ценит, но тот ничего не понял, так как в это же время рассказывал второму штурману, как надо делать блесны для подледного лова корюшки.
Под конец, когда все выговорились, и на душе стало чище и легче, обнимались и плакали. И настолько крепко выпили, что правый летчик только под утро домой пришел. На гневные упреки жены, забыв об обете молчания, гордо заявил:
– Молчи, дура! Мы свое второе рождение праздновали.
- Какое еще рождение? – опешила супруга и давай расспрашивать.
А наш герой грудь выпятил от геройства своего, и под конец слезу пролил.
- Да мы с десяти тысяч почти до самой воды сыпались. У нас шасси, того…, кувырк и выпало. Да кто же знал? Скажи спасибо Иван Ивановичу. Была бы ты уже вдовой, - и хотя детей у них еще не было, добавил, - а детки наши сиротами бы родились. Смотри же – никому, ни полсловечка! – Наш герой от жалости к будущим деткам даже всплакнул слегка.
Перепуганная жена, ахая и охая, вытащила из него, что смогла. Мужа ей жалко стало, даже рюмочку коньячку налила. Тот от этого совсем раскис и под конец нес такую ахинею, что понять его смог бы только такой же, как он пьяный. А потом, полураздетый, рухнул на диван и сразу уснул.
Просто диву даешься, как эта женщина две недели терпела. Решив, что срок давности уже истек, с подругой поделилась. А та, тоже поахав да поохав, спасением души своей поклялась молчать и даже на одре смертном свято тайну хранить. Но в очереди за мясом всем, кто уши имел, об этом происшествии доложила. Понять ее было сложно. По ее словам в самолет Дашкова то ли ракета, то ли комета попала и падали они до самой воды, а как от воды отскочили, так свои самолеты и догнали. Даже первыми на аэродром прилетели. Мало кто чего из этого куриного бреда понял, но тот, кому надо - все уразумел. В каждой очереди за мясом всегда соответствующая бабенка есть, которая и понимает, и знает, что это за кометы по утвержденному командующим маршруту летают, и кому следует об этом рассказать. Бабенка – соответствующим органам доложила. А уж теперь легальных источников информации столько, что хоть в мешки складывай. И носителей этой информации поочередно в особый отдел вызвали и с них объяснительные записки об услышанном в очереди происшествии взяли. Там умеют даже самым нелепым слухам совершенно правильную форму и нужное значение придать.
Начались для Ивана тяжкие дни. Все понимали, что Иван скрыл происшествие не из страха за себя, а из опасения, что опаснейшая предпосылка к летному происшествию повиснет на его эскадрилье и на полку в целом. Но, тем не менее, полковое и дивизионное начальство, понукаемое особым отделом, взялось за Дашкова с особым рвением.
Экипаж объяснительные записки написал. Штурманы под его руководством схему происшествия два двадцать на метр восемьдесят изобразили. А так как опыт у них был нулевой, пришлось прапорщика Мальцева из Дома офицеров звать да за бутылкой для него бегать. Какая же картина происшествия без источника вдохновения может быть создана? Зато схема получилась – загляденье. Иван ее после себе забрал и тщательно сохранял.
На схеме в плане и в профиль изобразили весь путь падения, с соответствующими пояснениями. И в обоих случаях остров Святого Ионы нарисовали.
Только ленивый этот экипаж не порол. И политотдел, и секретарь парткома, которого больше всего бесило, что он свое личное время тратит на тех, которых земля по непонятным причинам все еще носит, а каленым железом и поганой метлой их почему-то не секут. И комсомольские организации, вначале эскадрильская, а затем и полковая персональное дело комсомольца Дашкова рассматривали. Особенно забавно было слушать, как первого года службы матросик-комсомолец из штаба полка ему вопрос задал:
- Вот вы нам, вашим товарищам по комсомолу, ответьте, о чем вы думали, когда педалями шевелили?
Иван всю выдержку свою в кулак собрал – матросик при замполите полка вроде вестового состоял, и спокойно ему ответил:
- Да ни о чем не думал. Хотел кормового стрелка разбудить.
На это, умудренный опытом службы при политорганах, матросик, удрученно вздохнул и, обученный политотделом, как по писанному, выдал:
- Низкая у вас еще сознательность, комсомолец Дашков.
Потом, когда все отведали Иванова тела, уже на дивизионном собрании офицеров, стоял Иван, голову понурив, а его руководители всех служб и ведомств дивизии полоскали и песочили, как только могли. Пока Саша Костренко, правдолюбец из другого полка, руку не поднял:
– Так за что мы летчика осуждаем? Действовал он грамотно, строго по инструкции. Экипаж и самолет спас. Его к ордену представлять надо. А вот что стойка шасси от любого толчка вываливается – это разбора достойно.
Командир дивизии правдолюбца усадил и поинтересовался:
– Капитан Костренко, вам мало, что вас к нам из Острова за излишнюю любознательность и разговорчивость сослали? Мы капитана Дашкова не за действия его осуждаем, а за то, что опаснейшую предпосылку к летному происшествию скрыть пытался. И адвокаты нам тут не нужны. Не в милиции, чай.
Ване служебное несоответствие от комдива вкатили. Да, Костренко при встрече ему руку пожал:
- Ты, Ваня, настоящий летчик! И не бери все это в голову. Да и комдива пойми, поставь себя на его место: в Москве увидят бумагу – предпосылка, опасная. А кто виновник? А как отреагировали? А теперь – красота! Наказали, проинформировали, проработали и, в части касающейся, довели - вопрос можно закрыть. А за одного битого, двух небитых дают.
Звезда Ивана потускнела слегка, но не закатилась совсем, а из крутого кабрирования в плавный набор высоты перешла. Правда, командиром отряда, как это раньше планировалось, в первую очередь не его поставили.
