Грудью дел
от гулящих отпрянув,
День подошел,
неприятно стемнев.
Трое в комнате:
я, Степанов
И Андрюша,
белеющий в простыне.
Вечер был ссорами
пышно
украшен,
Прибегали соседи,
просили не выть...
На столе
полтарелки
гречневой
каши.
Хочется пить
и — не очень —
жить.
Степанов,
заученно
пальцы ломая,
трется брадою
о старый диван,
и слабым
рассудком
уже понимает,
что несколько дней
он не будет
пьян.
Но вот он поднялся
и сделал знак,
тряся
своей
бородой.
— Зачем тебе три
стакана,
мудак?
В начале лишь час
восьмой!
Но стала уверенней
его стать,
Он гордо
мотнул головой:
— Я снегу,
снегу хочу,
ебать!
Кто верит в меня —
за мной! —
Как опустевший
ночной
балаган
приоткрылся
темный
балкон,
и каждый
пихает
в снег свой стакан,
и со снегом
выходит
вон.
Горячими
ртами
мы плавили снег —
трое
рабов
пера.
Холодной воды
не достать вовек:
перекрыли
ее
вчера.
Но время свершает заветный скачок,
и льется в стаканы вино.
Мы курим один на троих бычок,
и смотрим в одно окно.
Я лежу, обнимая рукою шкаф,
И вижу в блаженном сне:
Двое в комнате:
я и Жираф —
рисунком
на светлой
стене.
