Маленькая поэма
Перун уж очень гадок;
Когда его спихнем, —
Увидите, порядок
Какой мы заведем!
А.К.Толстой
…Настал канун крещенья. Киевляне
О предстоящем ведали заране:
Владимир-князь послал оповестить,
Чтоб все сошлись под страхом строгой меры
На реку для принятья новой веры,
Где лично он намерен их крестить.
Не ведая подобного примера,
Сходились и гадали: что за вера?
О чем кричали княжие гонцы?
При чем река? Зачем идти к Днепру нам?
И наконец, — что станет с Перуном?
Уж верить бы, как верили отцы!
Ночь протекла в сомнениях и страхах.
Наутро в чистых вышитых рубахах
Мужчины, жены, дети, старики,
Расспрашивая о последних сплетнях,
Неся с собой больных и малолетних,
Пошли стекаться к берегу реки.
— Что будет-то? — Не ведаю! — Ах, знать бы!
— А как рожденья, похороны, свадьбы
Велят справлять теперь? — Да как-нибудь…
— Такого не упомнится вовеки.
— Я слыхивал — так будто верят греки…
— Какие греки-то? В которых путь?
— В воде сидеть до ночи, не вылазя…
— Не может быть! — Поди спроси у князя!
Спасаем души — не жалеем тел!
— А я еще слыхал, как в прошлом годе
Князь византийку полюбил в походе,
Царевну, — и жениться захотел.
Отец ее — родительское сердце! —
Не выдам, говорит, за иноверца,
Не примешь нашей веры — не прощу!
А князь на это ишь чего придумал:
— Надежны будьте! — говорит. — Приду, мол, —
Не то что сам, а всех перекрещу!
К полудню город опустел, как вымер.
На горке над Днепром стоял Владимир.
Он был суров, глядел поверх толпы,
На светлый Днепр; не говорил ни слова
И ждал, покуда все готово.
С ним были иноземные попы.
Как приказали, — собирались скоро.
Владимир все молчал, дождался сбора
И наконец, державно глядя пред
Собою, крикнул смирному народу:
— Я стану вас крестить. Ступайте в воду.
Так надобно. Перуна больше нет.
Он замолчал. Испуганно, смиренно
Толпа зашла — сначала по колено,
Затем подале. Сдерживая страх, —
Что, ежели и впрямь стоять до ночи?! —
Засматривали в княжеские очи.
Детей они держали на руках.
Глядели с удивлением и страхом.
Крестились государственно, с размахом:
Так надобно для росской стороны!
К воде сходили, по пологим тропам
И медленно спускались в реку скопом:
По пояс забрели — и крещены!
Вода была тепла, подобно млеку.
Владимир ждал, чтоб все спустились в реку,
И вскорости, по-прежнему боясь,
Стояли все в естественной купели.
Владимир подал знак. Попы запели.
Все проходило, как задумал князь.
Крестились государственно: и те, кто
Был явно против этого проекта,
Храня любовь к языческим богам,
И те, кому Перун уже привычен,
Но кто ко всякой вере безразличен…
Вода слегка плескалась по ногам.
Толпа была тиха. Окончив пенье,
Попы творили крестное знаменье.
Крестился и Владимир. Вся страна —
Ответчица и никогда — истица, —
Те, кто желал и не желал креститься, —
За полчаса была окрещена.
Как их гонцы учили накануне,
Они детей по разу окунули.
Некстати пискнул детский голосок.
Попы и князь Владимир были строги.
Рубахи мокро облепляли ноги,
Подошвы облеплял речной песок.
Пошли на берег. — А теперь-то что-же?
Кажись, конец? — Да вроде как похоже…
Теперь им оставалось лишь гадать;
Они не знали, пенье ли, вода ли
Дарует благодать, но ожидали,
Когда настанет эта благодать.
Стояли и крестились неумело,
Когда внезапно что-то загремело.
Взметнулись крики мокрой детворы,
И вскоре каждый с ужасом увидел,
Как кренится Перунов древний идол,
И падает, и катится с горы.
Все ахнули. Иные зарыдали.
Чего-чего, а этого не ждали.
Владыко, всемогущий доброхот,
Давно ли, князь, и ты в благоговенье
У идола просил благословенье,
Отправившись в последний свой поход?!
Здесь праздновали, жертвы приносили,
Удачи и прощения просили, —
Теперь, под плеск и гомон птичьих стай,
Поднявшихся с деревьев с криком резким,
Перун катился с грохотом и треском…
Веселое язычество, прощай!..
…Что думал ты, Перун, с глухим ударом
Упав на землю? Всевозможным карам
Хотел предать предавших твой венец?
Иль, все предвидя, летним утром этим
Ты их прощал, как неразумным детям
Прощает их покинутый отец?
Прощал ли ты — почти по новой вере?
Прощал, не замечая в равной мере
Ни дыма жертв, ни дыма от костра,
Плывущего сегодня над поляной,
В каком сгорит твой идол деревянный
На берегу безмолвного Днепра?
И думал ты: «Пускай! Не грянуть грому.
Где сбросили один престол — другому
Не устоять, кого не посади.
Прощайте, россы! Радости и мира!
Учитесь отрекаться от кумира:
Вам это пригодится впереди».
А ты, Владимир-князь? Какая дума
Теснила грудь твою, когда угрюмо
Ты на спокойный Днепр взирал с горы?
Суровый, ты ничем ее не выдал,
Когда с престола покатился идол,
Какому ты молился до поры.
Что думал ты, неслыханного шага
Свершитель? Что народу он во благо?
(Едва ли так прекрасна и нежна, —
На деле же крупна и большерота, —
Тебе, красавиц знавшему без счета,
Казалась византийская княжна!).
Иль думал ты: «Нам мало прежней славы!
Мы иноверцы для любой державы,
Чужды друзьям, открыты всем врагам,
Пред силой беззащитны и убоги…
Прости, Перун, мы оба боги,
Переступать — позволено богам…».
…Пока они на берег шли гурьбою,
Что мог ты видеть, князь, перед собою, —
Свет завтрашний, зловещую ли тьму, —
И знал ли, опечаленный невольно,
Что бога ниспровергнуть не довольно,
Чтоб называться богом самому?
…Шли по домам в смущеньи и печали,
Оглядывались, думали, молчали.
Не знал ни Днепр, ни солнце в небеси,
Печальное и радостное вместе,
Что только что на этом самом месте
Произошло крещение Руси.
Князь уходил. За ним спешили слуги.
Два облачка качались, словно струги,
Над зеленью днепровских берегов.
Вода в Днепре поблескивало немо.
Горел Перун, сквозь дым уставясь в небо,
В котором больше не было богов.
