как твои сутулые плечи
тряслись от конвульсивных рыданий
и размеры этой гигантской течи
лишь увеличиваются с годами
как ты едешь, мельком взглянув на карту
думая, что обнулишься до заводских
но опять не срослось — кто-то снова со зла накаркал
кто-то (кто же?) навёл на тебя тоски
никаких у тебя не осталось сил,
да неудивительно, потому ведь если кто в тебя сел
всю поездку рвал на себе волосы, голосил
и седел от ужаса, и лысел
и тебя проклинал, и конечно хаял
искренне убеждал всех, что ты плохая
ты же велась, ясное дело, совсем дитя
плакала «я всё сломала, опять меня не хотят»
бедная бедная, и как тебя починить
если инструкция есть только как тебя очернить
много любви в тебе, много, ты вспухла, вздулась
словно утопленница
гуляющая по лабиринтам улиц
ходишь и льёшь свои слёзы, и все-то тебя прогонят
все наелись, уже тобою наелись и обблевались
утром, с похмелья, в очередной из своих агоний
ты очнёшься на мостовой
отторгая рассвета алость
ты ведь так была хороша все годы, все эти свои «за двадцать»
просто ты не вписалась, и не нашлось тебе поводыря
ты — слепыш, не умеешь ни лаять, ни улыбаться
всё горит, посмотри, застывая до янтаря
мне тебя очень жаль, бродяжка
пешка, неприживающаяся дичка,
ничейная дочка, к ночи тебя поменяешь —
сразу такие знакомые шорохи у двери
год или два —
и это с натяжкой —
столько ещё протянешь
и это блять так ожидаемо и логично
что даже я этой ночью вышел
чтоб покурить.
