Овидий собирается в дорогу.
Старик, уставший от любовных дел,
все превращенья плоти описавший,
под старость лет и сам преобразился
в изгнанника. Испробовав личины
удачливых любовников, любовниц,
несчастных воздыхателей, опасных,
расчетливых распутников, сказавший
за женщин, что они бы не сказали, –
он новые наметил рубежи
поэзии. Теперь он – Одиссей,
плывущий не в Итаку – из нее.
Так даже больше правды. Впереди
то, что никак не может быть надеждой
на плаванья исход благополучный,
путеводит корабль. Посейдон
и в этот раз своим бессильным гневом
не остановит странника. Берется
усилием и гибельная цель,
и цель благая. Все для человека
не просто так: и жизнь, и смерть, и стих.
Старик спокоен. Варварским мечам
и холоду до тела не добраться,
и вообще поэту только время
опасно, интересно, благотворно:
сухая поэтическая речь
со всем разнообразьем строф и метров
и есть его теченье, пульс его.
Овидий размышляет над строкой
изгнания. Прозрачный римский воздух
наполнен скорбью, жалостью и страхом,
но все равно прекрасен. Никогда
не прочитает Август этих строк,
любовных же элегий никогда
прекрасная Коринна не читала –
но Рим прочтет, запомнит, сохранит.
Поэзия, забывшись, достигает
границы обитаемого мира
и, чуть помедлив, двигается дальше.
