Бабочка однодневка (d)
Бабочка-однодневка порхает до открытого огня. Девочка на одну ночь не может прожить нормально ни дня. Подбирает от эмоций своих объедки, едки становятся все придирки, и метко попадает крошка между обглоданных рёбер – каждый из тех, кто не заслужил её на ночь – свободен.
Бабочка-однодневка машет своими крыльями – ладонью по скуле, стороной тыльною, гладит, сгорая, и перестаёт рядом с ним дышать, утопает в простынях, в объятьях его, стремиться в кровать. Выспаться, выдержаться, зарыться в него – коже становится от прикосновений влажно и горячо. И стирается пыльца с разукрашенных крыльев богом: зачем она здесь, для чего рядом с ним, откуда родом? А внутри застывают пузырьки от нулевой шипучки, она протягивает до любви своей исхудавшие ручки и целует, обнимая сзади, между лопаток – этот воздух вокруг накалён и так чертовски сладок. Утыкается носом, вдыхает его глубоко – так бы вечность, так бы до гроба по жизни идти легко, только судьба играет в шахматы, расставляет точки и запятые, долгие месяцы бабочка и огонь её были немыми, глухими, слепыми. И она порхала где-то там вдалеке, а огонь горел не для нее, затухал в воде.
Бабочка-однодневка превращается в серый пепел, когда зардевает рассвет, когда день становится светел, когда пора расходиться, чтобы вновь однажды сгореть.
Бабочка-однодневка полюбила эту горящую неприступным пламенем клеть.
1/5-ночь на 20/5/16
Ксения-Ида Кузовкова
Другие работы автора
безумство
Каждое безумство - норма, Если рядом с тобой твоё, Задевающее нутро, И такое родное, что
важнее лишь
красноречивей слов - поддержка, касание мягкое руки, слова "мы выдержим с тобою,
Аэробус 321
В эту минуту в городе крики и стоны, В эту минуту лучше ничего не говорить, Самолёт задевал холмов пустыни кроны, Которую никогда летевшим не переплыть. На борту не было тех, кто хотели:
Полоски белые голой кожи (a)
Полоски белые голой кожи – Касаюсь их с внутренней дрожью, Хочется украсть твою белую шапку, Пока листья ночью в парке в охапку Собираем под холодным блеском Луны.