Надоело Пэкалэ скитаться без дела по свету, дурачить людей и потешаться над их глупостью.
И решил он остепениться: выстроить себе дом, как все порядочные люди, обзавестить землицей - словом, зажить спокойно и в достатке.
Румын уверен, что лучше родной деревни нет ничего на свете.
Вернулся Пэкалэ домой и начал жить, как живут все бедняки; накопил с грехом пополам немного деньжонок, купил телушку и отправил ее на деревенский выгон.
Ведь так богатство-то и начинается: пасется телушка, становится телкой, телка - яловкой, яловка - коровой, корова телится, потом продаешь корову с теленком и на вырученные деньги покупаешь семь телушек и опять отправляешь их на деревенский выгон.
На то и выгон, чтобы на нем паслись телушки.
Паслась, значит, телушка Пэкалэ, паслась, и чем больше паслась, тем быстрее росла.
Во всей деревне не было такой телушки, а когда стала она телкой, то никакая яловка не могла с ней равняться.
- Что за притча такая! - удивлялись соседи.- Телка у Пэкалэ лучше всех на селе.
Чем это он ее кормит?
И какой она породы, что растет такая ладная?
А телушка вовсе не была особенной, да и корм у нее был не ахти какой; просто,
Пэкалэ занимался своими делами, и некогда ему было сторожить телушку, чтобы она, случайно, не забралась в чужие хлеба.
Выросла телка Пэкалэ и стала хозяйничать по всем окрестным полям.
Скиталась, бедняжка, как, бывало, в прежние времена скитался ее хозяин, и где никто не думал ее встретить, там она чаще всего и бывала: то в пшенице, то в кукурузе, то Бог весть где еще.
А Пэкалэ жаловался людям, что телка-де совсем отбилась от рук, а он занят и не может с ней возиться.
Слов нет, люди бы тоже могли пожаловаться, да некому было:
Пэкалэ всегда начинал первым и так сетовал на свою участь, что жалко было слушать.
Пришла яловке пора стать коровой, и призадумались тут жители села, как дальше обернутся дела.
Им уже мерещились все семь будущих телушек Пэкалэ: немного воды утечет - станут они телками, яловками, а там и коровами;
Пэкалэ продаст их и возвратится из города с целым стадом молодых телушек, и станут они телками, яловками, а затем и коровами...
- Братцы,- возопили селяне,- так ведь он со своей телкой пустит нас по миру; все она у нас съест и поля наши вытопчет!
Да что поделаешь с Пэкалэ?
Он-то в чем виноват?
Не мог же он забросить дела и все лето держать телушку за хвост.
Думали-думали селяне, как тут быть, еще подумали и порешили: нарастила телушка мясо и сделалась телкой, еще нарастила - сделалась яловкой, и все на чужих хлебах; значит, по справедливости это мясо - их собственность, а вот шкура - так та уж непременно принадлежит Пэкалэ, потому что была на телушке, когда та в первый раз появилась в деревне.
Разобравшись, они прирезали телку, съели мясо, а шкуру бросили во двор Пэкалэ.
Слов нет, быстрая была расправа, да только в деревне, где жил Пэкалэ, и не то бывало.
А он молчит - ничего тут не поделаешь.
Конечно, захоти Пэкалэ, нетрудно бы ему найти на односельчан управу.
Да не захотел он с ними ссориться, всей душой тянулся к жителям родной деревни.
Их нельзя было дурачить, как, например, одурачил бы он односельчан Тындалэ.
Повесил он, значит, шкуру сушить, а когда высохла, привязал ее к палке и отправился в город продавать.
Идет он, идет, не останавливаясь, с утра до полудня и с полудня до вечера.
К ночи завернул он в одну деревню и стал себе искать пристанища на ночь, какой-нибудь дом и чтоб жила в нем вдова или женщина, чей муж в отъезде.
Не то чтоб что-нибудь такое...
Боже упаси!
Просто знал Пэкалэ, что верная жена без мужа сирота.
Все-то она скучает и рада любому гостю, лишь бы не ночевать одной в доме.
И удалось-таки Пэкалэ найти на краю деревни одну женщину, муж которой отправился в лес по дрова.
Она-то, конечно, изворачивалась и так и эдак: мужа, мол, дома нет, да что люди скажут, но Пэкалэ готов был заночевать в любом уголке - под навесом, в сенях, где угодно, лишь бы дом не остался на ночь без мужчины.
Делать нечего, пришлось бедной женщине пустить его ночевать.
Только посоветовала она Пэкалэ сразу же лечь и заснуть,- ведь, наверное, устал он с дороги, бедняга!
Это что же такое?' - подумал Пэкалэ.
Он хорошо знал, что женщины любят поговорить, что любопытны они до всего, что делается на белом свете.
А эта, мало того, что не рассказывала ничего сама, даже не спросила, что у него за дела и какие на свете новости.
Тут что-то не так...
И Пэкалэ, вместо того, чтобы заснуть, стал подсматривать то правым, то левым глазом, так хотелось ему узнать, что творится в доме и на дворе.
Только стемнело, принялась женщина варить, жарить, печь, готовить разные кушанья: были тут и пироги, и жареный поросенок, и бараний бок с тушеной капустой.
Была тут и водочка, и вина разные - одним словом, пир на весь мир.
Пэкалэ - человек бывалый.
Сразу смекнул он, что не для муженька готовила хозяюшка все эти яства, не для него разоделась, как на свадьбу.
И в самом деле, вовсе не для мужа готовила женщина угощение, а для деревенского старосты.
А ждала она его, как ждут сватов девки на выданье: то во двор выбегала, то на улицу, все посматривала, идет или не идет староста.
Не то чтоб что-нибудь такое...
Боже упаси!
Староста как-никак самый первый человек на селе, и нельзя его принимать с пустыми руками, словно какого-нибудь прощелыгу.
К тому же днем он занят всякими делами и не может прийти, вот он и оказывает ей честь попозднее, вечерком.
А дурного тут ничего нет,
Боже упаси.
Все у хозяйки было готово: поросенок до того хорошо поджарился, что шкурка хрустела, бараний бок тоже, тушеная капуста была готова, от пирогов шел пар, водка уже красовалась на столе, вино студилось в холодной воде - одного господина старосты недоставало.
Как вдруг нежданно-негаданно возвращается муженек.
Оказывается, в дороге сломалась ось, и пришлось ему, бедняге, воротиться домой ее сменить.
Завтра уж опять отправится со двора.
В том-то и сила, чтоб жена мужа любила; верная жена узнает мужа по походке, по кашлю и чоху, даже по свисту бича.
Хозяюшка, у которой заночевал Пэкалэ, как раз и была такой доброй и верной женой.
Она узнала мужа по скрипу телеги, а скрип этот слышен был за версту, так что ловкая женщина успела управиться со всеми делами.
Поначалу схватила она подрумянившегося поросенка и мигом спрятала его за печь, потом положила на печь пирог, а бараний бок с тушеной капустой засунула в печку, затем она поспешила убрать водку под подушку в изголовье, а вино под кровать.
И когда телега въехала во двор, в доме все было на своем месте.
Не то чтоб что-нибудь такое...
Боже упаси!
Но все-таки лучше, чтоб муженек не узнал.
Приехал муж домой и давай жаловаться, как все, с кем приключилась беда, а жена, как все верные жены, стала утешать его добрыми словами.
Пэкалэ, который тоже был из людей порядочных, вышел из своего угла, предстал перед хозяином, извинился за беспокойство и попросил у него приюта.
- Жена,- сказал крестьянин, обогревшись немного в избе,- голоден я.
Мне бы чего-нибудь поесть!
Известное дело.
В дороге человек всегда проголодается.
Конечно, в котомке у него кое-что имелось, да только дома человек неохотно ест то, что брал с собой в дорогу.
- Горе ты мое,- заохала жена,- да откуда ж я тебе возьму еду?
Ведь я ждала тебя только к завтрашнему дню.
Разве хорошую мамалыжку тебе сделаю, с чесночной подливкой, ее и покушаешь...
- Что ж, мамалыга так мамалыга,- согласился муженек.
Пэкалэ - человек бывалый.
Знал он, что и его попросят к столу закусить и перекинуться словечком с хозяином, знал и радовался этому.
Сам-то ведь тоже был с дороги и тоже голоден, как всякий уставший путник.
И стали они беседовать с хозяином, а в это время жена готовила мамалыгу.
Пэкалэ не дурак, брюху своему не враг: сидит он и голову ломает, как бы заставить хозяйку накормить их не мамалыгой, а жареным поросенком, таким подрумяненным, что шкурка хрустит, или бараниной с тушеной капустой, или вкусными пирогами; как бы повернуть дело так, чтобы хоть глоток водки выпить или хоть разок приложиться к старому вину.
Ну да уж Пэкалэ не оплошает, у него ведь тоже ум за разумом не ходит!
Если учуял запах, так до стола уж как-нибудь доберется!
Пэкалэ не разлучался с палкой, как всякий порядочный путник, а единственный свой товар и богатство - телячью шкуру - держал у ног.
Вдруг он нахмурился и как бы невзначай ткнул палкой телячью шкуру.
Хозяин удивился было, чего это он хочет от шкуры, да промолчал.
Ведь палка его?
Его.
Шкура его?
Его.
Пусть и делает с ней, что хочет!
Немного погодя Пэкалэ опять ударил шкуру, да еще и прикрикнул на нее:
Попридержи язык, кикимора!'
Хозяин опять смолчал.
Пэкалэ хлопнул шкуру в третий раз и прикрикнул на нее еще сердитей.
- Да чего тебе надо от этой шкуры? - спросил хозяин.
Пэкалэ поначалу пожал плечами, сделал вид, что смутился, и, извинившись, ответил, что не может-де рассказать.
Видишь ли,- наконец процедил он сквозь зубы,- шкура-то она шкура, да только не совсем простая.
Она ведь - пророчица, знает никому не ведомое и рассказывает то, чего и рассказать нельзя.
Что же она хочет сказать? - удивился хозяин.
А вот что,- ответил Пэкалэ и приложил ухо к шкуре,- чудеса в решете!
Говорит, чтобы ты искал у изголовья, там должна быть водка.
Пошарил хозяин в изголовье и нашел водку.
- Вот так чудо!
Кто же ее спрятал сюда?
- Тайный промысел,- ответил Пэкалэ.- Этого знать нельзя.
- А что еще говорит пророчица?
- Ищи за печью и найдешь жареного поросенка,- ответил Пэкалэ, делая вид, что прислушивается.
- Слыханное ли дело!
А что еще говорит твоя пророчица?
- Ищи под кроватью и найдешь вино.
И так продолжалось, пока не нашли и бараний бок, и пироги.
Любо было глядеть на уставленный яствами стол, но еще приятней было за них приняться.
Удивлялся муженек, еще пуще удивлялась жена, удивилась бы и вся деревня, будь она тут.
Один Пэкалэ не удивлялся.
Он-то хорошо знал цену своему товару!
- Что ж,- говорит он,- это вам не что-нибудь, это пророчица!
Она и крота из-под земли достанет.
Так оно было или нет - трудно сказать.
Пока суд да дело,
Пэкалэ наелся, как турецкий паша, до того, что пояс на нем трещал.
- Хорошая штука эта пророчица,- заметил хозяин, отвалившись от стола.- Может, продашь ее, а?
- Боже избави,- ответил Пэкалэ.- Как продать такую вещь.
Разве это можно?
- А если заплатить хорошие деньги?
- Где уж там!
Пророчице моей цены нет.
Но хозяину очень уж хотелось лакомиться вкусными кушаньями и всегда знать, что делается у него в доме.
Поэтому-то и стал он с Пэкалэ торговаться.
Поначалу предложил хозяин кошель с золотыми, потом два, потом три, так дошло дело до семи кошелей.
А это были хорошие деньги для человека и побогаче Пэкалэ.
- Ну, ладно, вижу, ты любой ценой хочешь получить пророчицу.
Не ради денег, а за хлеб-соль да за привет - бери.
И в добрый час!
Так сказал Пэкалэ и отдал хозяину телячью шкуру, а сам получил семь кошелей с золотом.
Не было в целом свете никого счастливее муженька верной жены.
Теперь он будет знать все, что делается у него в доме, да еще кормиться всласть.
А Пэкалэ, продав шкуру и припрятав денежки, заснул богатырским сном.
Путь до родного села предстоял еще долгий и трудный.
На следующий день распростился Пэкалэ с хозяевами и отправился домой.
Шагает он по дороге и думает, что таким богатым он никогда еще не был.
И крепко-накрепко положил Пэкалэ не метаться больше из стороны в сторону, а идти прямой дорогой, не обманывать больше никого и не наживаться за счет других.
Нет, нет и еще раз нет!
Теперь он станет порядочным человеком с чистой совестью.
Теперь он угомонится, станет в ряд с лучшими хозяевами на деревне!
Все бы так, кабы не та верная жена!
Она, бедная, места себе на находила.
Как вспомнит, что пророчица осталась в доме, так словно крыша на голову валится.
Не то чтоб что-нибудь такое...
Боже упаси!
Но ведь женщины не из храброго десятка, душа у них неспокойная, коли в доме заводятся вещи вроде этой телячьей шкуры.
Всеми правдами и неправдами отправила она муженька в лес по дрова, а сама, как всякая работящая женщина, засунула веретено за пояс и поспешила вслед за Пэкалэ.
Где шагом, где рысью догнала его и стала спрашивать, что нужно сделать, чтоб пророчица потеряла дар предсказания и стала шкурой, как все шкуры.
Что же тут будешь делать?
Не грешно - что дано, что силою взято, то не свято.
Пэкалэ получил от женщины еще семь кошелей с золотом и посоветовал ей ошпарить шкуру кипящей ключевой водой, процеженной через густое сито.
И пошел Пэкалэ своей дорогой, словно ничего не случилось.
Приходит он домой.
Теперь, думает, стану порядочным человеком, может быть, даже старостой в родном селе'.
И вправду стал Пэкалэ добрым хозяином.
Выстроил себе дом, да такой, что любо-дорого смотреть, с закрытой завалинкой на столбах да с большим крыльцом.
Купил себе землю, воз, две пары быков, верховую лошадь, стельную корову, породистых овец - все, что полагалось иметь в порядочном доме.
По всей деревне не сыщешь такого хозяина.
Все бы так, да уж больно глупы односельчане.
Увидели, как строится Пэкалэ, все покупает да покупает, из кошеля вынимает, а обратно не кладет, и стали тут промеж себя шептаться.
И додумались они, что у Пэкалэ, должно быть, пропасть денег: не то нашел их, не то получил, не то отобрал у кого-нибудь.
И захотелось им узнать, откуда взялись у Пэкалэ деньги.
- Слушай,
Пэкалэ,- спросил один из них,- откуда у тебя такая пропасть денег?
Тратишь да тратишь, конца им не видно.
А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и глаз не отводит от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий, богатый двор.
- Откуда у меня столько денег? - говорит.- Грехи мои тяжкие, да за что же мне получить их, как не за проданное добро?
- Какое такое добро,
Пэкалэ?
Никакого добра у тебя не было.
- Не было, не было!..
А телячья-то шкура чья была, братец, разве не моя?
Вот она-то и есть мое добро; продал, получил денежки и завел себе новое хозяйство.
- Столько денег за какую-то телячью шкуру?
- Ну и глуп же ты, как я вижу,- ответил Пэкалэ, который зарекся не обманывать больше людей.- Невдомек тебе, что телка та была не простая, а породистая.
Попридержи я ее еще - отелилась бы, а телка стала бы коровой, и вот тебе уже две коровы.
А две коровы отелились бы, вот тебе уж четыре, а из четырех - восемь, а из восьми - шестнадцать, и так со временем было бы у меня целое стадо.
Вот как надо вести расчет, когда идешь на рынок продавать товар.
Не отдавать же за здорово живешь такое богатство.
Покачал головой собеседник, покачали головой и призадумались все жители села.
У многих были породистые телки.
Почему же только Пэкалэ сумел продать шкуру за такую цену?
Что они, глупее его?
Зачем отдавать такое богатство за малые деньги?
Не долго думая, прирезали они своих породистых телок, наелись до отвала мяса, а шкуры, по примеру Пэкалэ, повезли в город продавать.
Только не всегда бывают чудеса на свете, не все люди умеют показать товар лицом, как Пэкалэ.
Что они ни говорили, как ни доказывали, что шкуры не от простых телок, а от породистых, никто не давал, сколько они запрашивали, и пришлось им вернуться домой ни с чем.
Горе им - да только горе и Пэкалэ.
Увидев, какой они понесли убыток, какого сраму натерпелись, собрались опять люди, стали думать, как тут жить-быть.
Судили-рядили, что бы такое выдумать и как поступить, лишь бы отделаться от Пэкалэ.
Никакого сомнения нет: коль останется он жив - погубит всю деревню.
- А ну как взбредет ему в голову поджечь свой дом, чтобы и мы тоже подожгли свои? - высказался один, поосмотрительней других.
- А то сломает себе ногу, чтобы мы тоже сломали,- отозвался другой.
- Он и в колодец может прыгнуть, чтоб мы за ним попрыгали,- закричали все.
Сомневаться не приходилось.
Нужно было отделаться от Пэкалэ, пока не погибли все селяне до единого.
Только как отделаться, вот в чем загвоздка.
Можно зарезать его быков, корову и верховую лошадь, поджечь дом и выгнать Пэкалэ из деревни.
Но кто поручится, что он не вернется опять?
Нет, нужно его убить: только так и можно от него избавиться навсегда.
И порешили они убить Пэкалэ.
Однако не хотелось им проливать кровь, и никто не решался поднять на него руку.
Тогда снова стали совещаться промеж себя односельчане, думу думать, как жить да быть, и порешили утопить Пэкалэ в Дунае, в самом глубоком месте, чтобы и правнукам его неповадно было бы по белу свету шататься.
А что, если Пэкалэ и со дна Дуная вернется?
Вот она где загвоздка.
Что, если вернется?
Что тогда делать?
Никакого сомнения нет: нужно так все устроить, чтобы Пэкалэ ни за что не спасся.
И опять стали думу думать, как жить да быть, опять советовались промеж себя и порешили упрятать Пэкалэ в мешок, хорошенько завязать его и накрепко прикрутить мешок к мельничному жернову.
Жернов круглый - вот он и покатится до самого Дуная и потащит за собой Пэкалэ.
Порешив на том, собрались все жители деревни, и стар и млад, взяли с собой мешок, веревку потоньше, чтобы мешок завязать, веревку потолще, чтобы к жернову прикрутить, прихватили и жернов, да такой, какого не найти за три дня пути, и всем народом, от мала до велика, отправились к дому Пэкалэ, чтобы схватить его, связать, отнести к Дунаю да так забросить, чтобы покатился он на самое дно.
А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и любуется телегой с двойной упряжью, которая только въехала на широкий и богатый двор.
Сидит Пэкалэ, как вдруг откуда ни возьмись, глядь - вся деревня от мала до велика заполнила двор, да еще не все уместились.
Что ему было делать, бедняге?
Ничего ему не оставалось, как дать себя связать.
Эх, почему он не остался там, где раньше скитался?
Потянула его нелегкая в родную деревню, захотел он вести порядочную жизнь, не обманывать больше людей.
Да что поделаешь, двум смертям не бывать, одной не миновать.
Видно, так уж суждено мне,- сказал про себя Пэкалэ,- умереть порядочным человеком в родной деревне'.
Порядочнее, чем он был,
Пэкалэ стать не мог - это он сам хорошо чувствовал.
Обидно все же было ему умирать как раз теперь, когда у него был и собственный дом, и сытный стол, и телега с четырьмя быками, и широкий двор.
Хотелось бы ему спастись, но только по-честному,- ведь решил же он не обманывать больше людей.
Да где уж тут спастись!
Односельчане были люди злые и хитрые.
Делать нечего!
Смирился Пэкалэ, а люди засунули его, как кота, в мешок, подняли и понесли на лютую казнь.
Пэкалэ во главе шествия, за ним жернов, потом деревенские богатеи, потом вся деревня от мала до велика - так они вышли из ворот широкого двора, прошли по деревне и прямо через пески отправились к могучему, глубокому Дунаю.
- Погодите, братцы! - крикнул самый рассудительный из селян.
Все от мала до велика остановились как вкопанные
- Забыли мы одну вещь,- сказал рассудительный.
- А что мы забыли? - спросили остальные.
- Жердь.
Надо глубину измерить.
- Верно,- хором ответили селяне,- мы забыли жердь.
Надо глубину измерить.
Пэкалэ был у них в руках; как же они могли бросить его, не зная, куда они его бросают?
Вернулись они, значит, в деревню, выбрали из длинных жердей ту, что всех длинней, и только тогда вновь отправились к Дунаю: впереди несли жердь, за жердью Пэкалэ в мешке, за ним жернов, потом шагали деревенские богатеи, а потом уже вся деревня от мала до велика.
- Погодите, братцы! - снова крикнул самый рассудительный.
Опять остановились.
- Надо привязать его к жернову, чтоб не сбежал, пока мы будем жердью измерять глубину!
- Привязать, привязать, чтоб не сбежал! - закричали все.
Привязали Пэкалэ к жернову, потом стали всем народом измерять глубину Дуная и искать самое глубокое место, чтобы бросить туда Пэкалэ.
Самый рассудительный взялся за жердь, ударил ею по волнам, опустил ее как можно глубже, а до дна так и не достал...
- В этом месте,- сказал он,- нет у Дуная дна.
Надо искать в другом.
- Верно,- крикнули все,- нужно найти такое место, где есть у Дуная дно.
Иначе и быть не могло: порешили ведь, что жернов покатится на самое дно Дуная.
Где же ему остановиться, если у Дуная нет дна?
Нет, надо было точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором лежал Пэкалэ.
Снова двинулись всем народом искать дно Дуная.
Нельзя же было бросить Пэкалэ в неподходящее место, упустить его из рук как раз теперь, когда он и пойман, и связан.
Односельчане должны были точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором находился Пэкалэ.
А Пэкалэ, горемыка, лежал в мешке, привязанный к самому большому жернову, который только смогли найти за три дня пути.
- Погодите! - крикнул самый рассудительный.
Опять остановились.
В чем теперь загвоздка?
Да в том, что нужно все как следует обсудить и взвесить, прежде чем бросить Пэкалэ в Дунай.
- Куда его бросить?
Выше по течению, откуда идет вода, или же куда утекает?
Одни считали, что выше по течению воды больше, потому что она оттуда течет, и если бы не было ее там много, она бы не текла.
Другие держались мнения, что ниже по течению - больше, так как там собирается вода с верховий, и если бросить Пэкалэ выше по течению, то как бы не оказался он на суше,- ведь вода все идет и идет, и опять горе их бедным головушкам.
Столпились они все и стали советоваться - боятся наделать глупостей.
Стали думу думать, как жить да быть, и порешили выбрать место ниже по течению, чтоб вся вода собралась Пэкалэ на голову.
И опять начали нащупывать жердью дно Дуная.
А тем временем вдоль берега шел скупщик, гнал в город стадо в тысячу быков.
Шел он вдоль берега и вдруг - глядь, натыкается на мешок с Пэкалэ.
Удивился скупщик, каждый удивился бы, увидев эдакое перед собой.
- Слушай, братец,- спросил он,- как это ты влез в мешок и что тебе там надобно?
- Да я не сам влез,- ответил Пэкалэ,- другие меня сюда упрятали.
- А почему, по какой причине упрятали?
- Решили в Дунай бросить.
- За что бросить?
- Да видишь ли, грехи мои тяжкие,- ответил Пэкалэ,- хотят сделать меня старостой, а я не соглашаюсь.
- Чего же ты не соглашаешься, братец?
- Да так,- сказал Пэкалэ.- В этой деревне невозможно быть старостой.
- Почему ж так?
- Да потому, что женщин здесь много; мужья уезжают на целые недели, вот староста и остается один с бабами.
- А тебе что, не нравится с бабами оставаться?
- Да их много, и все молодые да ловкие, как муравьи, сладу с ними нет.
Скупщик ушам своим не верил, слушая такие слова.
Сам он всей душой был бы рад оказаться старостой в такой деревне.
- Ну и дурак же ты, братец,- сказал он.- Умный человек обеими руками схватился бы за эдакую должность.
- Умный-то он, конечно, не дурак, и лучше всякого дурака справится с делом,- ответил Пэкалэ.- Что ж, если считаешь, что справишься, лезь в мешок и, когда увидишь, что хотят тебя бросить в Дунай, кричи, что, мол, согласен быть старостой.
- И они выберут меня старостой?
- Да уж как пить дать, выберут.
Только этого и нужно было храброму скупщику,- он ведь баб той деревни не боялся.
Развязал он мешок, чтобы Пэкалэ мог выйти, а сам туда влез.
Вздохнул Пэкалэ, завязал хорошенько мешок - и поминай как звали.
Только и остановился, чтобы прихватить с собой стадо, а потом погнал быков на свой широкий двор, - еле уместились.
А скупщик лежал в мешке да посмеивался, думая о том, как обманет дураков деревенских.
Им же, беднягам, и в голову не приходило, что теперь в мешке был человек умный, не то что они дураки.
Еще пуще развеселился скупщик, когда почувствовал, как поднимают его и несут, чтоб бросить в Дунай, в то место, какое им показалось самым глубоким.
И только когда стали раскачивать мешок, чтобы подальше его забросить, скупщик крикнул что было мочи:
- Постойте братцы!
Все остановились как вкопанные.
Голос-то показался всем чужим.
- Выпускайте меня, я согласен быть у вас старостой,- заорал скупщик.
- Слыханная ли дерзость,- крикнул самый рассудительный из односельчан Пэкалэ, он же деревенский староста.- Теперь он заговорил чужим голосом, чтобы мы его не узнали, да еще желает быть старостой.
Пожалуй, скоро скажет, что он не Пэкалэ.
- Так я и в самом деле не Пэкалэ,- отозвался скупщик.
Услыхав такие слова, рассердились люди, ужас как рассердились.
Ведь они его своими глазами видели, когда всовывали в мешок, своими руками этот мешок завязывали.
Вконец разозлившись, они все набросились на жернов, подняли и - раз-два-три! бултых! - бросили в Дунай, да так, чтобы и правнукам Пэкалэ неповадно было по белу свету шататься.
С каким же они облегчением вздохнули, увидев, как идет Пэкалэ прямо ко дну и больше не всплывает, а вода все течет да течет с верховьев и собирается над ним!
А тем временем Пэкалэ сидел себе на крыльце, глаз не отводил от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий двор, где один к одному стояли красавцы быки.
- Погодите, братцы! - воскликнул самый рассудительный.- Стойте!
- Тпру, остановитесь,- завопили все жители деревни, увидев то, чего и понять не могли.
Все вместе застыли на месте.
- Эй, как это ты здесь очутился? - спросил староста.
- И в самом деле,- сказали все,- как это ты здесь очутился?
- Велика важность,- ответил Пэкалэ.- Так же как и вы: пришел оттуда сюда.
- Так ты же мертвый, братец.
Мы же бросили тебя в Дунай!
- Ничуть не мертвый,- ответил Пэкалэ.- Вода в Дунае холодная, от нее становишься ловчей прежнего.
- Вот чудеса! - ахнули все.- Никак с ним не управиться.
Бросили его в Дунай, привязанного к жернову, а он возвратился домой быстрее нас.
- Откуда у тебя такое большое и красивое стадо? - снова спросили они Пэкалэ.
- Откуда же ему быть,- отвечает,- если не оттуда, куда вы меня бросили?
- Кто же тебе его дал?
- Кто мне дал?
Сам взял - всякий взял бы на моем месте.
Прихватил сколько мог, а остальное другим оставил.
Односельчане Пэкалэ только того и ждали.
Как стояли они во дворе так гурьбой и отправились обратно к Дунаю.
Даже промеж себя не посоветовались, как лягушки, бросились в воду, бултых, бултых!
Кто как мог быстрее, чтоб захватить себе побольше быков, а жены остались на берегу, поджидая обратно мужей со стадами.
Был тут, конечно, и поп, и так как попы жаднее других, то прыгнул он дальше всех и очутился в самом глубоком месте, только камилавка виднелась над водой.
Попадья, которая вместе со всеми стояла на берегу, тоже была жадная.
Увидела она камилавку и решила, что у попа не хватает смелости нырнуть в воду и, пока он дойдет до дна, другие захватят себе весь скот.
- Глубже, отец,- кричала она,- полезай глубже.
Самые рогатые на дне...
Опустился батюшка глубже, да только домой не воротился, не воротились и другие.
Вот и оказался Пэкалэ самым работящим, самым порядочным, самым достойным жителем деревни, потому что только женщины и остались на селе.
Кто сказку дальше знает, тот пусть и продолжает.
