О ТОМ, КАК КЛИМ ПЕТРОВИЧ ВОССТАЛ ПРОТИВ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ СЛАБОРАЗВИТЫМ СТРАНАМ
История эта очень печальная, Клим Петрович рассказывает ее в состоянии крайнего раздражения и позволяет себе, поэтому, некоторые, не вполне парламентские, выражения.
…Прямо, думал – я одно – быть бы живу,
Прямо, думал – до нутра просолюся!
А мотались мы тогда по Алжиру
С делегацией ЦК профсоюза.
Речи-встречи, то да се, кроем НАТО,
Но вконец оголодал я, катаясь.
Мне ж лягушек ихних на дух не надо,
Я им сукиным детям, не китаец!
Тут и Мао, сам-рассам, окосел бы!
Быть бы живу, говорю, не до жира!
И одно мое спасенье – Консервы,
Что мне Дарья в чемодан положила.
Но случилось, что она, с переляку,
Положила мне одну лишь салаку.
Я в отеле их засратом, в «Паласе»
Запираюсь, как вернемся, в палате,
Помолюсь, как говорится, Аллаху
И рубаю в маринаде салаку.
А на утро я от жажды мычу,
И хоть воду мне давай, хоть мочу!
Ну, извелся я!
И как-то под вечер,
Не стерпел и очутился в продмаге…
Я ж не лысый, мать их так! – Я ж не вечен,
Я ж могу и помереть с той салаки!
Вот стою я, прямо злой, как Малюта,
То мне зябко в пинжаке, то мне жарко.
Хоть дерьмовая, а все же – валюта,
Все же тратить исключительно жалко!
И беру я чтой-то вроде закуски,
Захудаленькую баночку, с краю.
Но написано на ей не по-русски,
А по ихнему я плохо читаю.
Подхожу я тут к одной синьорите:
– Извините, мол, ком бьен, Битте-дритте,
Подскажите, мол, не с мясом ли банка?.
А она в ответ кивает, засранка!
И пошел я, как в беспамятстве, к кассе,
И очнулся лишь в палате, в «Паласе» –
Вот на койке я сижу нагишом
И орудую консервным ножом!
И до самого рассветного часа
Матерился я в ту ночь, как собака.
Оказалось в этой банке не мясо,
Оказалась в этой банке салака!
И не где-нибудь в Бразилии «маде»,
А написано ж внизу, на наклейке,
Что, мол, «маде» в СССР,
В маринаде, В Ленинграде,
Рупь четыре копейки!
…Нет уж, братцы, надо ездить поближе,
Не на край, расперемать его, света!
Мы ж им – гадам – помогаем, И мы же
Пропадаем, как клопы, через это!
Я то думал – как-никак заграница,
Думал память, как-никак, сохранится.
Оказалось, что они, голодранцы,
Понимают так, что мы – иностранцы!
И вся жизнь их заграничная – лажа!
Даже хуже – извините – чем наша!
