Чтобы что-то по-настоящему понять, надо это прочувствовать. Я на авиашоу, смотрю, как летают истребители прямо надо мной, слышу грохот реактивных двигателей в небе. Но это все – картинка, словно я смотрю видео на мониторе компьютера. Я не чувствую, что это происходит здесь и сейчас. Я не понимаю, как они летают, я не могу убедиться в реальном существовании этих самолетов. Глаза могут видеть как иллюзии, так и то, чего нет на самом деле, что придумал кинематограф. Я лишь лицезрею относительно быстрое перемещение этих машин в небе, но я не чувствую ни их движения, ни свободу их свободного падения в намеренном пике. Обыватели восторженны быстротой истребителей и тем, как они летят навстречу друг другу и, кажется, в миллиметре от столкновения расходятся. Я ожидала ощутить такой же восторг от этого зрелища, но для меня оно оказалось ничем. Для того, чтобы ощутить эти самолеты как что-то настоящее в моей реальной жизни, мне нужно невозможное: одновременно быть самим самолетом, пилотом, рассекаемым истребителем воздухом и сторонним наблюдателем на высоте и на земле. Кто-то из автолюбителей скажет, что чувствует свою машину. Возможно, ее движение и можно более-менее ощущать, находясь за рулем. Но входя в самолет как пассажир, я чувствую, что лишь сажусь в кресло в большом коридоре, легкий, почти незаметный, подъем и ощущение утомительного ожидания приземления. Лишь во сне можно ощутить что-то похожее на то, что мне хотелось испытать на авиашоу.
Однажды мне снилось, что я – самолет. Осень. Пасмурно. Легкая изморось образовывает маленькие лужицы на асфальте. И я-самолет стою на шасси, как рыцарь на пьедестале, как балерина на кончиках пальцев, чувствую огромный размах своих омываемых мелким дождем крыльев как величайшую свободу, носом гордо устремляюсь в свою среду обитания – воздух. В воздухе самолет обретает жизнь и свою сущность, на земле это всего лишь, пусть и состоящий из миллионов деталей, неповоротливый из-за своих габаритов, никчемный кусок металла, стоящий, как техногенная скала. Двигатели ревоплощают самолет в жизнь. Несколько разворотов на рулежной дорожке словно брачный танец грациозной ласточки. И я-самолет делаю это сам, аксиомой инстинкта, не зная и не думая, зачем, да и вообще не догадываясь, что это пилот, о существовании которого я толком и не знаю, управляет мной. Разбег по взлетной полосе, все быстрей, быстрей, шасси шумит, попирая земную твердь, крылья подрагивают, двигатели качают воздух. V 1, абсолютно естественный подъем. Взлет. Словно центрифугу подо мной так быстро вращали, что она не выдержала и, развалившись, сошла с орбиты, высвободив энергию, которая подняла меня в воздух. Словно балерину, соприкасающуюся с землей кончиком пуанта, поднял партнер в воздух, от чего она ощутила подобие невесомости. Я-самолет так сильно разогнался, что алхимией своего движения превратил воздух в твердую субстанцию, на которую возлег как на гребень волны, и как по травалатору восхожу на все более высокие слои. Убрать шасси. Так же безоговорочно, как спрыгнувшему с пирса поджать под себя ноги под водой, чтобы определить, где дно, а где – поверхность. Так же естественно, как дереву сбросить с себя листву осенью как отработавший свое ненужный рудимент. Как змее выползти из своей старой шкуры. Лишь пилот знает, что это необходимо для уменьшения сопротивления воздуха, улучшения обтекаемости судна и увеличения скорости.
Разворот в небе. Я чувствую, как моим крылом разрезается встречный ветер, как его раздвоившиеся потоки упруго поддерживают меня при любом маневре. Лишь парашютисты в свободном падении могут ощутить это. Создается впечатление, что не двигатели дают полет, а именно эти воздушные потоки. Но со мной могут поспорить Шаттл и упавшие из-за отказа двигателей самолеты, недопланировавшие до цели.
Каждый взлет и каждая посадка для меня-самолета – круговорот жизни и смерти. В воздухе я обретаю свободу движением – жизнь. Лишь пилот знает, что фюзеляж самолета расширяется в воздухе из-за перепадов давления, а на земле сжимается. Замечаю ли я-самолет это? А как часто человек замечает, что дышит, что расширяется его грудная клетка, вбирая в себя кислородистый воздух, и сужается, выпуская отработанный воздух с углекислотами? Почти никогда.
Приземление, остановка двигателей и… небытие. Не успеваешь даже подумать, что не успел в своей жизни совершить бочку, пике, переворот и многое из того, о чем поведала пролетающая мимо Сесна. А это должно быть прекрасно. Почему не сделал? Не знаю, обидно, но уже двигатели совершают последние обороты. Это конец. Лишь пилот знает, что такие маневры бессмысленны и фатальны для огромного пассажирского лайнера. Лишь душа человека знает, почему ему не дано то, что есть и хорошо получается у других людей, ведь, возможно, именно для него эти вещи или события обернулись бы фатальностью. А догадывается ли человек о существовании своей души, управляющей его движением по жизни? Или он, как я-самолет, заметил когда-то пилота, входящего внутрь, но даже не задумался, зачем ему это иное существо в нем. Да и мелкое оно какое-то, незначительное. Ведь в мире есть одни только огромные самолеты, которые просто летают так, как захотят сами. Почему-то самолеты по-разному окрашены. Наверное, чтобы просто отличаться друг от друга. Но однажды я-самолет видел, как мимо пролетал такой же, как я, лайнер. Он шел на снижение и очень спешил. Но люди знают, что самолеты по-разному окрашены потому, что принадлежат разным авиакомпаниям, что одни самолеты сконструированы для перевозки только лишь грузов, другие – для путешествия пассажиров, третьи – для военных действий; но люди не знают, что выглядят они сами по-разному и обладают разными талантами потому, что принадлежат разным жизненным целям: обустраивать только свое благополучие и развитие, сопровождать в жизнь своих детей, строить будущее для грядущих поколений, совершать великие открытия.
Вновь гул двигателей, новое рождение, я-самолет только что появился на свет, но я знаю, что надо делать, как будто делал это уже тысячу раз. Разбег, скорость…. Но что-то идет не так. Я не знаю, как по идее должны развиваться события, но понимаю, что явно не так. Я спотыкаюсь, наклоняюсь носом вниз, видя то, что давно уже должно было остаться далеко внизу, подо мной, в прошлом, не могу остановиться, не могу взлететь, не могу не спотыкаться. Пилот отчаянно пытается вернуть самолет в нормальное состояние, более сотни жизней под угрозой после пройденного рубежа скорости, после которого уже почти невозможно остановить самолет без вреда для людей, но и взлететь тоже не получается. А я-самолет понимаю лишь, что не получается сделать то, что естественно, а потому безоговорочно – взлететь. Так и человек, впавший в смертельную опасность, не может разобраться в ситуации, а внутри него его дух пытается выправить положение, ведь под угрозой невозможности проявиться находятся в нем сотни будущих поступков и идей, как пассажиры самолета под угрозой смертельной катастрофы. Я-самолет несусь, несусь, не понимая, что происходит, я не могу притормозить, начать снова, впереди какой-то торчащий квадратный предмет с меня высотой, он не уходит, я его задеваю. Дикий грохот, хлопки, яркий красный свет с черными элементами…. И тишина. Рождения больше не будет.
Тогда я сразу проснулась.
Только во сне я могла понять движение самолета, разумом став им на несколько минут. Но я бодрствую, моя душа во мне, она не может воспарить и слиться с этими прекрасными железными птицами. Но я помню этот бесценный чувственный опыт из сна, я могу возродить его в своем сознании, глядя на фигуры высшего пилотажа, и ощутить это прекрасное и легкое свободное падение самолета, и ужасные перегрузки, испытываемые пилотами. Получается, что легко самолету, то тяжело пилоту. Может ли это значить, что то, что легко и просто для нас, людей, тяжело дается нашим душам?
