раз, два, три – и мне выпадает тринадцать,
бьюсь головой о ребристый, промозглый мир.
зная, что будет дальше, сразу пытаюсь сдаться,
сразу решаю, что вместо меня улыбаться
станет мой внутренний брат-симбионт фенрир.
он долго учил меня выть на луну и кусаться,
да только затмение нынче…я отмечаю шестнадцать,
колесиком белым луна укатилась в сортир.
годы идут, а я в бесконечной коме
в томике фриша забыта иссохшим листом.
юность чудесна, когда нам не надо помнить
о призраках ночи, вломившихся в двери комнат,
о рваных запястьях, о брызгах ощеренных ртов,
о слабых руках, непростительно лживых, томных,
о мире, в четыре стены заточённом единым словом.
чудно, когда заколочены окна в тот милый дом.
о чём ты мечтаешь, когда тебе только двадцать?
янтарные бусины прыгают прямо в огонь –
и это вернейший знак, что всё будет с лёгкостью рваться,
без анестезии и наживо. смерти не стоит пугаться.
вдыхаю, как тёмные воды, полными лёгкими боль.
но там, в глубине, спасительной искрой лукавства,
зародышем хилым растёт, не желая сдаваться,
иррациональная вера, что боль предвещает любовь.
и сколько бы лжи не вместилось на книжных страницах,
в итоге останемся в этих стенах только я и свет.
располосуют хребет пополам иисусовы тридцать
и три. а любовь, как по писанному, обратится
в ту же боль, что внутри волчьим поедом ест.
выбирай, говорит, между тем, чтобы вечно биться
о углы и бетон или тем, чтобы тихо слиться,
или всё-таки выйти в пугающий жёсткий свет.
выбираю любить. эти несовершенные лица,
их уверенность в том, что внутри и снаружи – ад,
и при том убеждённость, что времени хватит проститься,
и простить, и исправить, и раз на всю жизнь влюбиться.
я люблю это время, и я не хочу назад.
я люблю этот мир, о который так просто разбиться,
с тем, что было и не суждено было сбыться,
раз уж мне довелось отразиться в его глазах.
