Мы сидели втроём в коридоре унылой больницы,
грызли семечки, ели печеньки и пили чаи…
Неподвижна полгода, в палате – подруги сестрица:
с тем диагнозом, что у двоих подтвердили врачи.
Мать болящей молилась Аллаху за всех, тут лежащих,
называя Всевышним Его в разговоре со мной.
Мне представился мир иллюзорным, а не настоящим:
голограммой счастливой за хмурой бесцветной стеной.
Мы листали соцсети, смотрели смешнявки, поделки,
что в других измерениях делали вместе с детьми.
Таракан не спеша проползал – беспардонность проделки
не смущала в преддверии первой насущной зимы.
Было поздно, просветы палат перестали светиться.
Осыпались кожурки, мы их подбирали, смеясь…
Медсестра, подойдя, не решилась отправить ложиться.
Мы болтали, стараясь не думать, что утром ждёт нас.
Разговоры о Боге, о вечном – уместны в больнице,
о счастливых любовях, о семьях… ну, к чёрту болезнь!
Я рецептом задвинула в «Нарнию» дверь на странице,
где к Аслану распятому мышки посмели пролезть.
Одиноко спала в двух пакетах (на всякий…) икона,
что ещё недовышита… впрочем, а вдруг не дошью?
Я припомнила (снова из «Хроник…») подобье закона,
что историю каждому Лев открывает – свою.
К нам воздушно присела сама госпожа-безмятежность
и расправила платье расцветки морозных ночей.
Разлилась по бокалам, больных напоила надеждой:
так не всё ещё в прошлом, и что-то – во власти врачей.
Разошлись по палатам: я долго в окошко смотрела
на поток непрерывно гудящих-гремящих машин.
Со счастливой и бодрой округою слиться хотела
каждой клеточкой тела и фиброй блаженной души.
А потом я шагнула в холодный мираж зазеркалья,
и огней беспощадные стрелы навылет прошли…
Мой здоровый двойник отразился в супружеской спальне,
чтоб меня для родных заменить в поднебесной дали.
