Как только в воздухе запахнет весной, потянут с юга перелётные птицы, тут с нами, охотниками, начинает твориться что-то неладное.
В эту пору охотника сразу можно узнать и отличить от обыкновенного человека.
Вот посреди мостовой стоит пожилой человек и, подняв кверху лицо, взволнованно шепчет:
Раз, два, три… пять… восемь… одиннадцать…»
Кругом несутся автомобили, обдают потоками грязи, а он всё смотрит и смотрит вверх и считает:
Двенадцать… пятнадцать… семнадцать…»
— Гражданин, — трогает его за плечо какая-то сердобольная женщина, тебе что — померещилось что-нибудь?
Но он, не отвечая, продолжает считать:
Двадцать… Двадцать два, двадцать три…» И так он будет стоять и глядеть вверх как зачарованный, пока вереница гусей не скроется в голубой весенней дали.
В эту пору и самих охотников неудержимо тянет вслед за птицами в леса, на разливы озёр и рек, туда, где природа справляет весёлый праздник весны.
Хорошо тогда сидеть с ружьём в шалаше на берегу тихой заводи и подкарауливать диких селезней.
А чтобы подманить их к шалашу, охотник пускается на хитрость; он сажает на воду перед шалашом привязанную за ногу ручную утку.
Утка покрякивает, селезень подлетает.
Только стреляй вернее, не промахнись, и ты всегда вернёшься домой с хорошей добычей.
У кого есть ручная, или, как её охотники называют, «подсадная» утка, тот охотник — счастливец.
Ну, а как же быть тому, у кого такой утки нет?
Тут уж надо идти на двойную хитрость: вместо живой утки сажать на воду чучело (деревянное или резиновое), а чтобы ветер его не угнал, снизу привязать на длинной верёвке грузик.
Крякать такое чучело, конечно, не может, поэтому приходится самому.
Одни охотники крякают в манок, другие просто в кулак, кто как сумеет.
Но всё-таки как ни крякай, а вот как настоящая утка — никогда не сумеешь.
Охота без утки плоха ещё тем, что чучело сидит на воде неподвижно.
На то оно и чучело.
Хорошо, если есть ветерок, тогда деревянная уточка плещется на волнах, будто живая.
А когда ветер стихнет, чучело торчит на воде, как колчушка, к нему никакой селезень не подлетит.
Долго думали мы — охотники-безутятники, как бы нам «оживить» нашу приманку.
Наконец кто-то придумал и напечатал в журнале отличный способ: к той самой бечёвке, на которой подвешен к чучелу грузик, надо ещё привязать сбоку тоненький поводок с крючком, а на крючок прицепить живую рыбку.
Рыбка будет дёргать за поводок, и чучело начнёт шевелиться, будто живая утка.
Просто и хорошо.
И вот я уже сижу в шалаше, а передо мной на неподвижной воде весело плавает моя «ожившая» уточка.
На крючок я прицепил шустрого карасика, он живой, энергичный, так и дёргает за бечёвку.
Я достаю из сумки манок и начинаю усиленно крякать.
Крякаю полчаса, крякаю час… И вдруг откуда-то издали слышится ответный крик селезня.
Шварк, шварк», — отвечает он мне и, свистя крыльями, опускается на воду… Как он хорош в своём весеннем наряде: голова сизая, грудь тёмно-коричневая, а спина серая, с синим зеркальцем на крыле.
Высоко подняв голову и зорко оглядываясь, он плывёт всё ближе и ближе к моей уточке.
Ещё секунда — и можно стрелять.
Но тут происходит что-то невероятное: моя деревянная утка неожиданно бросается в сторону, ныряет, вновь появляется на воде и во всю прыть пускается наутёк.
Чучело «ожило».
Забыв об охоте, я выскакиваю из шалаша.
Селезень улетает.
Но я уже и не думаю о нём, бегу к лодке и пускаюсь в погоню за уткой.
Не тут-то было: она удирает и от меня.
С трудом настигаю беглянку, хватаю за шею, тащу из воды, утка упорно сопротивляется.
Наконец она в лодке, но какая-то невидимая сила пытается вырвать её у меня из рук и утащить обратно в воду.
Я хватаюсь за бечеву и после короткой борьбы подтаскиваю к лодке крупную щуку, значит, попалась на моего карася и теперь на крючке.
Ещё миг — щука обрывает бечёвку, скрывается под водой.
Вот и конец.
Я сижу в какой-то растерянности, сам не могу понять, кто же я: охотник или рыбак?
А впрочем, не всё ли это равно; главное — то, что у меня нет ни щуки, ни селезня.
Получилось совсем как в пословице:
За двумя зайцами погнался, ни одного не поймал».
