1Видок печальный, дух изгнанья,
Коптел над «Северной пчелой»,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой,
Когда он слыл в всеобщем мненье
Учеником Карамзина
И в том не ведала сомненья
Его блаженная душа.
Теперь же ученик унылый
Унижен до рабов его,
И много, много… и всего
Припомнить не имел он силы.2В литературе он блуждал
Давно без цели и приюта;
Вослед за годом год бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя «Пчелой»,
Он клеветал без наслажденья,
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И врать наскучило ему.3И непротертыми глазами
На «Сын Отечества» взирал,
Масальский прозой и стихами
Пред ним, как жемчугом, блистал.
А Кукольник, палач банкротов,
С пивною кружкою в руке,
Ревел — а хищный Брант и Зотов,
За ним следя невдалеке,
Его с почтеньем поддержали.
И Феба пьяные сыны
Среди пустынной тишины
Его в харчевню провожали.
И дик, и грязен был журнал,
Как переполненный подвал…
Но мой Фиглярин облил супом
Творенья друга своего,
И на челе его преглупом
Не отразилось ничего.4И вот пред ним иные мненья
В иных обертках зацвели:
То «Библиотеку для чтенья»
Ему от Греча принесли.
Счастливейший журнал земли!
Какие дивные рассказы
Брамбеус по свету пустил
И в «Библиотеку» вклеил.
Стихи блестящи, как алмазы,
И не рецензию, а брань
Глаголет всякая гортань.
Но, кроме зависти холодной,
Журнала блеск не возбудил
В душе Фиглярина бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил.
Всего, что пред собой он видел,
Боялся он, всё ненавидел.
