Вике Гайдай,
которая сумела изменить даже мою
жизнь, да и то не в лучшую сторону.
Я лежал словно распятый на кровати, раскинув в изнеможении руки, и огромными, тяжелыми глотками вдыхал в себя темноту. Я стал овощем, выжатым лимоном, неотделимой частицей вселенной. Я был всем и ничем одновременно. Я становился частью темноты, окутавшей меня. Мы были одним целым – темнота, в последнем, судорожном усилии пожирающая темноту.
“…ты используешь людей, а потом бросаешь их…” “Нет, я не такой…” “…насилуешь души, без цели, без удовольствия и уходишь еще более пустой, чем был раньше…” “…не надо, зачем ты так?..” “…я ненавижу тебя…” “Не надо, пожалуйста, прошу тебя… Просто я не могу оставаться…” “Ты трус… гадкий, подлый трус, я ненавижу тебя и презираю… ненавижу… Уходи…”
Я пожирал сам себя… Сам себя, звуки и темноту... Господи, прошу тебя… Где истоки этой тяжести? На каком кресте ты покинул меня?.. Или даже ты уже сбился со счета?..
“Пошли мы значит на толпу. Жена, бля, теща, бля, я, ебаный в рот, пиджак, на хуй, покупать…”
Господи, есть ли ты!? Где, когда мы потеряли друг друга?..
“Уходи, прошу тебя, уходи… Я ненавижу тебя… Слышишь – НЕНАВИЖУ!..”
Ветер и дождь… Ночь и туман… Ночью легко спрятаться даже от самого себя…
“Уходи… Пожалуйста… Уходи…” “Прости, я не могу быть лучше… Прости…” “Да, да, я прощаю, только уходи… Ты ведь сможешь вернуться, правда?..” “Конечно…” “А теперь уходи…” Ложь, подлая ложь… Словно обмануть ребенка… Но туман ждал, ждала ночь… “Прости…”
Господи, когда ты забыл обо мне?..
“Посмотри, на кого ты похож…” “Ну и что?..” “Взгляни хоть раз на себя со стороны…” “Да пошел ты…” “Ты – мудак… Ты давно уже в одиночестве… В ауте… Заёбаный, хмурый мудак, отбившийся от стаи…” “Плевал я на тебя и на вашу стаю… Просто я сам по себе, а не с вами…” “Идиот, ты не сам по себе. Ты сам против себя… Ноль, до отказа набитый бредом…” “Ты, что завидуешь?..” “Дурак, мне тебя просто жаль…”
Господи, был ли это глас твой? Неужели я опять не увидел тебя за его обидой и злостью? Неужели ты опять смеешься надо мной, а я все еще боюсь открыть глаза и увидеть это?
Как я устал, господи… Почему я?.. Почему именно я?.. Если есть ты, почему на меня взвалил ты эту тяжесть?.. Если нет тебя, зачем, куда я тащу этот крест? К какой Голгофе ты направляешь меня? В каком пьяном угаре проснусь я завтра, не нужный ни тебе, ни себе?.. Оставь меня, я не лучше и не хуже многих. Забудь обо мне… Ты же знаешь, я ищу только покоя… Покоя, тишины и одиночества…
“Проходите внутрь… в салон…” “Куда же я пройду, и так нет места.” “В середину… Дальше… Да пройдите вы в середину, не стойте на самом краю, ёб вашу мать!!!”
Просто покоя, господи. Неужели это так много?
“Что случилось?” “Ничего, все в порядке.” “Не ври, я же вижу, что-то не так.” “Знаешь, не спрашивай меня ни о чем… Давай просто посидим молча, хорошо?” “Хорошо… Только скажи, что с тобой все в порядке.” “Со мной все в порядке… Одному было тяжело… Надо было увидеть кого-нибудь… чье-нибудь лицо… Я пришел к тебе, не возражаешь?” “Нет, конечно. Проходи…” “Я посижу немного, ладно?..” “Не говори глупостей, я тебе всегда рад”.
Как можно продолжать падать, господи, если давно уже не можешь подняться?.. Есть ли смысл в движении, если не знаешь конечной цели?.. “Бойтесь данайцев, дары приносящих…” Не данаец ли ты сам, грубо напичкавший меня сказками о вечном блаженстве?.. Шутки ради… Отчего смеемся мы вместе, а плачу только один я?.. Имя твое – шутка и театр твой абсурден…
Ее слезы… Они никогда не были и не станут напоминанием о застывшем горе. Они вне ее и вне меня. Они всегда живые – наше третье “я”… Каждый раз меня пугает их автономность, своя собственная жизнь, не связанная с нами. Они всегда значили только одно – на ближайшие часы я должен был сменить одну личину на другую и ждать… Ждать, пока они не прекратятся… не иссякнут… Ничто ведь не вечно, господи, правда? Кому, как не тебе знать об этом лучше других… Ты и сам лишь фикция, игра моего больного воображения. И умрешь ты вместе со мной… Если не раньше…
Что ты для меня, как не слово, которым я забиваю пустоты в мыслях?.. Ты всегда там, где боль и страдания, падения и обиды… Какую маску ты одеваешь сейчас? Не меняешь ли ты их так же легко, как и я на своей мизерной сцене?..
“Ты спишь?..” “Нет.” “О чем ты думаешь?” “Я не думаю… Так проще…” “Поговори со мной.” “О чем?..” “Не знаю… Я боюсь тебя такого…” “Какого?..” “Ты где-то далеко, но только не здесь.” “Я здесь… Я всегда рядом…” Ложь… Опять ложь… Я лгал не ради лжи… И ты свидетель тому… Просто она бы не поняла, как не понимаю я сам…
“Взвешен и признан легковесным…” Откуда я вытащил эту фразу? Из Довлатова? Венички Ерофеева? Гранина?
“Неужели тебе нравится издеваться над людьми?..” “Издеваться?..” “Я читала твои книги, смотрела фильмы, что тебе нравятся. Неужели это все пустой обман, блеф?..” “Нет, это не блеф…” “Тогда почему ты так поступаешь?..”
Что ей ответить, господи? Я просто устал… Где границы моей честности? Кто, кроме меня ответит на этот вопрос? Неужто я настолько непонятен, что на него невозможно ответить даже себе? Дай мне сил промолчать, господи. Пусть она первой положит трубку… бросит ее… и меня… Навсегда… “Я не знаю…” “Это же подло…”
Я меняюсь каждый день, господи. Сегодня я не такой, как вчера. И завтра я стану хуже, чем сегодня… Но каждый день я честен с собой и с ними… Просто каждый день я другой… Кто, как не ты знает меня лучше, чем я сам…
“Мне противно тебя видеть!..” Ярость в ее голосе растет и крепнет. “Никогда не звони мне больше…” Как объяснить ей, господи, что злость ее не бремя, а облегчение для меня?..
Я просил только покоя… Но они приходят даже во снах… У меня нет личной жизни, я дарю ее им. Дарю, скрипя зубами и улыбаясь. Им нужен не я, а мои маски, мое лицедейство… Каждый требует от меня своей, персональной нормы поведения… Лично ему принадлежащей маски… Улыбка… Следующий… Сочувствие… Следующий… Понимание… Восхищение… Благодарность… Ты слышишь, господи? Я кормлю пятью хлебами десятки ненасытных желудков… Я извлекаю живых кроликов из пустой шляпы…
…Руки… Губы… Глаза… Чьи они? Сколько их? Я боюсь их однообразности, господи. Каждый раз они различны… и всегда постоянны… Они похожи на меня – их так же много и они так же безлики.
“Привет!” “Привет…” “Узнаешь?..” “Конечно…” Кто это, господи? Я не помню этот голос… Но от меня требуют узнавания и я узнаю его. Это не сложно… В конце концов, я могу положить трубку в любой момент… Но не кладу… Мой интерес сильнее моих равнодушия и усталости… Они знают как удержать меня моими же руками… И я сдаюсь… Зачем сопротивляться, если знаешь, что все равно уступишь?.. Я сдаюсь… Но прежде успеваю надеть необходимую маску… В этом весь я…
Ты дал мне одну жизнь, господи. Отчего ты заставляешь меня тратить ее на чужие проблемы? Зачем получил я ее, если не могу отдать хотя бы часть самому себе? Или и в этом тоже твоя шутка?..
“Ну и что?” “Что?..” “Черт, не притворяйся дураком!.. Что ты сделал за свою жизнь?..” “Я?..” “Да, да, ты!..” “Я … не знаю… По крайней мере, я стараюсь…” “Стараешься?! Да, ни хера ты не стараешься и даже не старался…” “Тебе то что с того?..” “Мне?.. Ничего… В конце концов, это твоя жизнь… Что хочешь, то и делай…”
Еще один застал меня врасплох… Он смеется, господи, а я молчу. Он знает, что прав и что мне нечего возразить…
…Я пожираю сам себя… Это не потребность. Это привычка. Зачем, откуда она?.. Я не помню. Я ищу только покоя… Но им нужны хлеб и зрелища. И я уступаю. Я всегда уступаю… У меня много масок… И на каждой по две щеки… Я устал подставлять их, господи… И все же смирение мое бесконечно. Как бесконечны я сам и моя тоска…
“Помнишь, как в детстве ходили на речку?” “Нет, не помню…” “А как во дворе собирали кучу листьев и прыгали на них с сараев?” “Нет.” “А как стащили в магазине кактус и хотели посадить его перед домом?” “Не помню…” С каждым вопросом в его голосе все больше сомнения и с каждым “нет” во мне обрывается все большая часть моей памяти. Я действительно не помню. По мелочам я растерял свое прошлое и навсегда застыл в настоящем…
У меня есть свой собственный мир. Маленький и бледный, но все же мой. Я не могу хвалиться им – он слишком мал и бесцветен… Вселенная перманентного банкрота…
“Почему ты все время молчишь?..” “Я не молчу, я смотрю на тебя…” “Все время?..” “Да, все время…” В ее голосе сомнение, плохо прикрытое сарказмом. Но в нем есть и надежда… Я смотрел в сотни глаз, господи, и видел за ними их содержимое. Я научился многому… Пока они разглядывали мои маски, я ковырялся в их душах… “И что ты там видишь?” “Тебя…” Не дай ей задать следующий вопрос, господи. Я не хочу разочаровываться в ней. Я не сумею ответить более полно и лаконично. “Меня?..” “Да, тебя…” Она умолкает…
Спасибо, господи. Ее непонимание лучше ее глупости. А глупость нисколько не умаляет ее красоты…
Нужно ли им мое добро? Вряд ли… Я не знал его, так же, как и он меня. Он не ждал моей помощи, а я не спешил помочь. Но режиссер здесь ты, и я лишь следую привычным ролям…
Я поднял его с земли и дотащил до лавочки, помог сесть и нацепил на него его грязную шапку. Меня тошнило от презрения и брезгливости, но я играл роль данную тобой, а здесь нет места халтуре и обману… В конце концов, я просто хотел помочь…
“Иди на хуй…” “Заткни свой рот… До дома дойдешь?..” “Иди на хуй, ты, пидор…” Я понимаю, что он пьян и не контролирует себя, оттого и терпение мое бесконечно… Так же бесконечно, как твое, господи. И все же у него есть границы…
Когда-то ты заставил моего друга умирать в течение пяти минут. А он был сильнее и честнее… Я ждал три таких вечности. Только ты можешь представить себе как это много…
Я ударил его только один раз и, похоже, сломал нос или челюсть. А может и то и другое сразу, ведь бил я ногой…
Во мне нет сострадания и злости. Ты дал мне только роли… А я не научился обманывать твоих надежд…
“…Обиделся?” В ее голосе нет сожаления. Только удовлетворение. “Нет”. “Обиделся…” Я улыбаюсь и отворачиваюсь. Ты не научил меня обижаться. Но она не слушает моих слов и не верит в мое равнодушие. Она хочет убедиться только в одном – своих догадках…
Я умолкаю. Но молчание мое недолго, иначе обидится она и улыбка моя будет воспринята как насмешка…
С каждым днем я устаю все больше… Я не люблю людей и все же я не мизантроп. Даже ты не смог сломать меня в этом – я слишком равнодушен к ним… Как и к тебе… Ты научил меня только смеяться… Над ними и над тобой… Тебе нужны шуты, без них мир стал бы слишком однообразным и бесцветным.
“Я тебе не верю…” “Ничего удивительного, я и сам себе не верю…” “Прекрати паясничать… Я постоянно чувствую, как ты меня обманываешь.” “Я не обманул тебя еще ни разу. Просто о некоторых вещах я предпочитаю не говорить…” “Ты не рассказываешь мне ни о чем…” “Мне нечего рассказывать, ты и сама все знаешь обо мне”.
Я не вру ей, господи. За моим молчанием действительно ничего нет… Масса брутто без массы нетто. Упаковка без содержимого… У меня есть только мой крест, твоя самая большая шутка… Как можно соврать или объяснить то, о чем и сам не имеешь представления? Есть только тяжесть и тоска… И смех… If you can laugh, you can live… И я смеюсь, господи… Смеюсь, пока есть силы… За твой главный дар я плачу временем своей жизни. Ты отбираешь у меня часы и годы… И смеешься вместе со мной… и надо мной…
Я должен платить по всем счетам… Проценты твои слишком велики, но я не жалуюсь, как не жалуется никто. Твой театр стоит того… Тем более, если нет другого…
Даже жалость моя по отношению к себе слишком смешна. Я прячу ее ото всех и смеюсь… сквозь слезы… Чем-то это должно закончиться… Либо навсегда, либо, чтобы начаться снова… Я давно уже неуместен для всех, кроме тебя... Но и ты терпишь меня потому, что я умею смеяться… По крайней мере, смех мой честен и если бывает в нем фальшь, то только из-за стеснения перед тобой…
Каждая из тысяч масок – мое лицо и каждое лицо – всего лишь маска. Я давно потерялся среди них и сроднился с ними. Я – это они и без них меня нет…
“Нам лучше расстаться…” С ее уходом я теряю все… И все же ее свобода стоит дороже. Так же как и моя… Но за нее я готов отдать гораздо больше, чем просто свободу. И она знает об этом, но остаться не может, как раньше не мог остаться я… Давно… с другими людьми… “Не бросай меня… У меня нет ничего, кроме тебя… Пожалуйста…” Я стал слишком слаб, господи. Я придумал ее, а затем поверил себе. Я променял на нее весь мир и теперь теряю сразу оба… Тот старый, уже почти забытый и этот, новый, в котором так и не прижился…
Я пожираю себя сам и когда сожру окончательно, от меня не останется даже памяти… Только боль…
Осень 2000 года
