Я видел: бережно, за рамой, под стеклом,
Хранились древности остатки дорогие —
Венцы блестящие, запястья золотые
И вазы чудные уставлены кругом,
И всё, что отдали курганы и гробницы —
Амфоры пирные и скорбные слезницы,
И всё была свежа их редкая краса;
Но средь венцов и чаш, в роскошном их собранье,
Влекла к себе моё несытое вниманье
От женской головы отъятая коса,
Достойная любви, восторгов и стенаний,
Густая, чёрная, сплетённая в три грани,
Из страшной тьмы могил исшедшая на свет
И неизмятая под тысячами лет,
Меж тем как столько кос и с царственной красою
Иссеклось времени нещадною косою.
Нетленный блеск венцов меня не изумлял;
Не диво было мне, что эти диадимы
Прошли ряды веков, все в целости хранимы.
В них рдело золото — прельстительный металл!
Он время соблазнит, и вечность он подкупит,
И та ему удел нетления уступит.
Но эта прядь волос… Ужели и она
Всевластной прелестью над временем сильна?
И вечность жадная на этот дар прекрасной
Глядела издали с улыбкой сладострастной?
Где ж светлые глаза той дивной головы,
С которой волосы остались нам?. Увы!
Глаза… они весь мир, быть может, обольщали,
Диктаторов, царей и консулов смущали,
Огни кровавых войн вздувая и туша,
Глаза, где было всё: свет, жизнь, любовь, душа,
Где лик небес сверкал, бессмертье пировало, —
О, дайте мне узреть хоть их волшебный след!
И тихо высказал осклабленный скелет
На жёлтом черепе два страшные провала.
1843
