Изливаясь на город-сон акварельной кровью,
Расправляет заря больные артрозом крылья.
Жмутся сталинки к площади, головы – к изголовьям.
Воплем будит в четыре тридцать святой мобильный.
Яркость мира давно затерлась – пустой и блеклый
День вползает сквозь щели штор и стекает на пол.
Пыль на тумбе, торшере, книгах, картинах, стеклах;
Пыль на сердце твоем – холодном, сыром и слабом.
Крепкий кофе, горячий тост и яйцо в мешочек –
Ты бодришься, поверх костюма приладив латы.
Без сомнений твой мир, как Бруклинский мост, устойчив
И, как всякая ложь во благо, хорош фасадом.
Хруст бумажек на подпись, скрип изможденных ручек:
Это – Паркер, а это – Людочка-финансистка.
К четвергу ты вполне уверен, что будет лучше
Умереть от инсульта. Ночь бесконечно близко.
Сонный вечер ложится в ноги бездомной кошкой:
Полбокала вина, вина и тоска. На веках
Остается печать заката. Когда-то в прошлом
Ты мечтал стать пилотом Боинга. Стал – калекой.
Ты не ждешь ничего за пределами дел на завтра,
Засыпая в уютных недрах родного пледа.
С каждым новым звонком будильника горше правда
И мутнее на сжатых веках печать рассвета.
