Мама
К составу уже паровоз подают.
Мы провожаем маму на юг.
Мы стоим с отцом посреди перрона,
курим, засунув руки в карманы.
Мама — в окне голубого вагона,
лицо озабоченное у мамы.
В морщинках лицо в оконном просвете
глаза мои словно приворожило…
«Не женюсь! — говорил. — Ни за что на свете!»
Ты смеялась и волосы мне ворошила.
Мама! Что там говорят мне губы? Не слышу!
Я часто не слушал, что они говорили.
А ты не спала, когда, снявши ботинки, стараясь тише,
я крался на цыпочках по квартире.
Вот отец: он уверен, что провожают,
приходя на вокзалы за час до отхода.
Он не знает, что матери не уезжают —
сыновей уносят курьерские годы.
А матери стоят на отшибе
в обнимку с годами нашими детскими,
именами уехавших по ошибке
внуков зовут и не ладят с невестками…
Мама! Не слышу! Что там говорят твои губы?
«Будете мыться — носки в комоде...»
Паровоз выдыхает белые клубы.
Поезд уходит. И мы уходим.
1956
Герман Плисецкий
Other author posts
Националь
В кафе, где мы с тобой сидели, с утра разжившись четвертным, официантки поседели, сурово стало со спиртным
Мазурка
Ах, как пылали жирандоли у Лариных на том балу Мы руку предлагали Оле,
Зимняя ночь
Ночами жгло светильник ремесло Из комнат непротопленных несло
Бог дал Багдад двусмысленный Восток
Бог дал Багдад, двусмысленный Восток, фальшивый блеск, поток речей казённых, фанатов нескончаемый восторг и вдоль ограды – головы казнённых